Владимир Гаврилов - Будь что будет

Начиналась весна. В сущности, зимы как таковой и не было — сказалась солнечная активность: стояла сухая бесснежная погода, как в марте и апреле. Несколько дней назад Борис почувствовал, что переродился: тяжесть в теле, какие-то старческие недомогания, скопившиеся за год и привычно обострившиеся к концу зимы, буквально за одну ночь будто улетучились. Появилось чувство легкости и новизны, как у новорожденного. По опыту прежних лет Борис ждал этой «линьки» и знал, что всю весну его не покинет — наряду с легкомыслием — особая болезненная инфантильность. В такие периоды для него фактически начинался новый год, и никаких перегрузок его организм не выносил.

Другое дело, что угрозы перетрудиться не существовало. В южном курортном городе, где он жил, давно не было работы по его редкой специальности. После увольнения с агонизирующего завода, нескольких лет скитаний по школам с фотоаппаратом и нескольких месяцев в статусе безработного Борис решился «закосить под шиза» в психушке, рассчитывая на пенсию. Возможно, он и в самом деле был «шизом», так как с детства отличался склонностью к внутренним диалогам, заумному философствованию и эротическим фантазиям.

За последние годы многие из его дружков-бобылей «повыпадали в осадок». Инфляция и безработица сильнее и сильнее сжимали свои тиски. Идти было не только некуда, но и неоткуда, ибо у этих людей не имелось ни нормального домашнего очага, ни семейного тыла. Многие из них называли себя «приматами», поскольку жили ПРИ МАТерях-вдовах.

В ту зиму Борис часто ездил на велосипеде, благо погода позволяла. Вот и нынче, в туманный безветренный день, он объехал своих приятелей, и они сговорились встретиться у Михаила за карточным столом — с тем, чтобы «провести вокруг пальца» свободное время, коего у них водилось в избытке.

Перед игрой Борису и его давнему другу и бывшему однокласснику Олегу удалось сообразить на троих — иными словами, выменять у соседки бутылку дешевой водки «На троих» за стеклотару. Михаил — старший в компании отличался уменьем готовить закуску на скорую руку. Антон — самый молодой прошел через руки психиатров и получил пенсию, как мечталось и Борису. Правда, Антону «косить» не пришлось: основанием для пенсии послужило осложнение после тяжелого гриппа…

Собрались, сели. Борис расписывал пульку (играли в «тысячу» — особую разновидность преферанса), Антон сдавал, Олег разливал на троих (Антон после болезни не пил и не курил), Михаил резал хлеб, сало и лук. Первый короткий тост — за удачу — снял легкое напряжение. Разыграли прикуп, игра вошла в привычное русло, а время на электронных часах потекло быстрее и свободнее.

Закурили.

— Моя сегодня совсем рехнулась, — пожаловался Олег на мать, — пристала: «вскопай мне грядку».

На кой ей в конце февраля грядка… — Хвалю, — воскликнул Борис, пытаясь увести беседу от наболевшей темы и объявляя козыря. Антон резко взмахнул левой рукой, перебивая червонную даму тузом, и поддержал Олега:

— Вот что ей надо? В дом нельзя бабу привести.

Высверлит всю ее взглядом, а потом начнет ныть: да она какая-то не такая, да зачем она тебе нужна… На днях хоть повезло: не было ее, так мы успели с Валькой покувыркаться. Только я ее проводил — заявилась, начала принюхиваться. Надо бы квартиру снять, да денег нет.

Михаил ухмыльнулся, перебросившись понимающим взглядом с Борисом, который записывал очки:

— А ведь ты не взял сто двадцать, — сказал он Олегу и, поудобнее расположившись в кресле, продолжил: — Вчера интересный рассказ в журнале попался. Мужик один изобрел прибор, определяющий продолжительность жизни. Оказывается, будущее поведение каждого уже известно — оно представляет собой переплетение стеблей-побегов на каком-то всеобщем дереве жизни. Начало побега — рождение человека, конец — смерть. Мужик этот, значит, придумал что-то типа эхолота или электролокатора — определять длину оставшегося побега и, стало быть, рассчитывать точную дату смерти. — Он взял бутылку и вновь наполнил рюмки.

— Борис, у тебя третья девятка, спиши с себя минус сто двадцать. — Олег бросил колоду на стол, затянулся и задумчиво сказал:

— Я читал у одного восточного философа, что человеческая жизнь подобна восхождению на полукруглую гору, причем спуск проходит по тому же пути, что и подъем. Похоже, так и есть, ведь многие старики напоминают малых детей.

— Не хотелось бы перед смертью впасть в старческий маразм, — изрек Антон, тасуя колоду.