Владимир Добряков: Что берешь в дорогу

— Да, — с грустью согласилась Люда, — не получится золотого письма…

Еще говорили о школе, о многосерийном фильме, который шел по телевизору. Впервые, сколько помнил Вадим, Люда обращалась к нему по имени. В школе все Глебов да Глебов. И какой в школе разговор! Так, случайное обращение, вопросы по делу: «Глебов, задачка по алгебре получилась?», «Глебов, у меня карандаш сломался, точилки не найдется?..»

Наконец во дворе показался Сережка. И был он, кажется, чем-то озабочен, не насвистывал по обыкновению, не пританцовывал, не размахивал авоськой с хлебом.

— Что, Крутик, — весело спросила Люда, — сдачу посеял?

Сережка не ответил, внимательно оглядел обоих.

— Та-ак, — протянул он, а после этого высказался еще более красноречиво: — Ага…

— Вадим, — засмеялась Люда, тебе не кажется, что наш Райкин язык в очереди простудил?

— Ладно, — мрачно заметил Сережка. — Поговорили?

— Как ты велел. Интервью взяла, заметка для газеты будет… Я вам больше не нужна? — Люда церемонно поклонилась. — До завтра, рыцари. Не забудьте: по физике — контрольная.

Взглядом Сережка проводил Люду до самого ее подъезда.

— Видел артистку?.. А фигурка — в норме. И глаза… — Сережка с любопытством поглядел на Вадима. — Тебе — как?

— Что… как? — краснея, спросил Вадим.

— Ах! Нихт ферштейн!.. Нравится Людка, спрашиваю?

Вадим поколупал твердую мозоль на ладони.

— Ничего. Девчонка как девчонка.

— Сальто-мортале для нее крутишь? — в упор спросил. Сережка.

— Ты с чего это? — попробовал возмутиться Вадим.

— Ладно, — произнес Крутиков и, подумав, добавил: — Дело, Вадь, такое. В общем, ты больше сюда не приходи. Для тебя же лучше. Безопаснее. Не подумай: я тут — сторона. Моих интересов нету. Хотя Витька Боцман и мне пригрозил. Если, говорит, этот дружок твой, мастер спорта, снова появится во дворе, да еще рядом с Людкой, — оба будете биты. Это ты, значит, и я. Понял ситуацию? Сейчас возле булочной расспрашивал о тебе.

Вадим потрогал мозоли ни другой руке.

— Боцман — кто? Вертлявый тот в матросской бескозырке?

— Кто же еще! Не вздумай заводиться с ним. Боцмана все боятся. Так что, — Сережка достал из сетки горсть поджаренных сушек и протянул Вадиму, — бери вот, грызи по дороге и топай, Вадя, домой.

Вадим будто и не увидел аппетитных даров приятеля — стоял, понурив голову.

— Не надо, Вадь, не сердись. О тебе же беспокоюсь, — виновато сказал Сережка. — Мне Людка что? Ноль без палочки. А Боцман… У него интерес. Засек тебя сегодня с Людкой. Минут пятнадцать не отпускал сейчас, о тебе расспрашивал. Зеленый от злости. Нет, он зря предупреждать не станет.

Вздохнув, Вадим поднял на Сережку глаза. Слабо улыбнулся. В самом деле, чем Сережка виноват?

— Ну, давай свои сушки. Пойду я. Завтра, и правда, контрольная по физике.

Очередь к маникюрше Татьяна Ивановна занимать не стала, а прическу сделать — еще куда ни шло. Месяца два не была в парикмахерской. И без всякого особого повода давно пора хотя бы постричься. А маникюр — ни к чему. Не взял бы этот Виталий в голову, будто рады без ума, будто только и дожидались его. Надо еще приглядеться, что за человек. На дочку надежды мало — влюбилась. Что увидит?

Прическу матери Люда похвалила:

— Ой, мамуля, боюсь, не отобьешь ли Виталия. Прямо красавица ты у меня!

А про маникюр спросить забыла: до прихода матери все же решила вымыть полы, и теперь спешила одеться, хоть опоздать на свидание девушке и не грех, а надо ли?

— Побежала! Жди нас через полчаса! — не в силах скрыть волнения, сказала она и, еще раз оглядев себя в зеркало, хлопнула дверью. Но тут же щелкнул замок и, не входя в переднюю, просунув голову в пышном мохеровом берете, добавила: — А костюмчик, мамуля, надень.

Ослушалась Татьяна Ивановна: только что купленный костюм так и остался висеть в шкафу. Захотелось ей в такой день надеть коричневое шерстяное платье. То самое, с кремовой отделкой и узким прямоугольным вырезом на груди, которое так нравилось Мише. Сшила перед тем годом, как не стало мужа. Редко надевала это платье. Не то чтоб очень берегла, просто дорого было, хранила как память.

Из янтарного камня специально к этому платью собирался Миша сделать ей брошь. Янтарь нашел сам, на светлогорском берегу в Прибалтике. Крупный камень, не меньше Людиного кулачка. Когда отдыхали в Светлогорске, она в третий класс перешла. Янтарный камень Люде до того нравился, что спать ложилась — под подушку клала. Был он красноватого цвета, с россыпью солнечных пузырьков. Одну сторону камня Михаил сначала очистил шкуркой, а потом куском фланели отполировал до зеркального блеска.