Владимир Добряков - Что берешь в дорогу

Тревога жила в нем, настораживала, и все же к появлению четверых парней, вдруг как из-под земли выросших здесь, в безлюдном сквере, в десяти шагах, он был не готов. Видно, на лавочке поджидали.

Среди них Вадим узнал и Боцмана.

— Беги! — хриплым от волнения голосом выдохнула Люда и толкнула Вадима в сторону.

— Куда ж ему бежать! — ненатурально хохотнул Боцман. — Поговорим сначала.

— Беги! — крикнула Люда.

Но Вадим не побежал. Да и как мог оставить ее одну!

Ребята подступили ближе, и Вадим проглядел момент — все на Боцмана косил глазом, а крайнего слева упустил из виду. Сильный удар по голове свалил его на землю. Слышал, как пронзительно закричала Люда, но кто-то из парней зажал ей рот.

Били жестоко, ногами, лежачего, по бокам, рукам, целились в лицо, но он лицо и голову инстинктивно старался уберечь, загородить. И это помогло — глаза и нос остались целы.

Он не помнил, минута, две или пять прошли, только услышал удалявшиеся голоса и смех тех, четверых. Они ушли.

Плача, Люда стояла перед ним на коленях на снегу.

— Вадим, Вадим! Можешь встать?.. Очнись.

Удары, особенно первый, по голове, были сильными. Кажется, Вадим был в глубоком нокауте.

Люда вся тряслась.

— Гады! Бандюги!.. Ты можешь встать на ноги?

Он попробовал. Голова гудела, по всему телу растекалась боль. Все же поднялся.

— У тебя кровь. — Она платком осторожно вытерла ему лицо.

— Ничего… жив. — Он даже попробовал засмеяться. Только какой смех! Вроде задушливого кашля получилось.

— Боже, я думала, убили тебя!

— А ты… сама-то? — сплевывая кровь, спросил Вадим.

— По спине раза два огрели. Я хотела вырваться, а он в снег повалил… Что же нам теперь? В милицию идти?

— Зачем? — глухо сказал Вадим. — Не надо. Идем, к дому проведу.

— А если они опять? На тебя?.. Нет-нет, я сама. Здесь близко… Может, мне тебя проводить?

— Что ты! Я дойду. Прекрасно дойду! — Вадим хотел было приосаниться, но чуть не застонал от боли. — Ничего, дойду. Завтра явлюсь как огурчик. А ты иди, Люда. Все о’кей!

Так они и расстались. На другой день в школу Вадим не пришел. Какая школа! На лице синяки, на теле — еще больше. Целых полторы недели не появлялся в классе.

Ребята два раза приходили к нему домой — проведать. Люда с ними не приходила.

А когда, обретя более-менее сносный вид, он явился наконец в школу, то Люды за партой не увидел. Оказалось, что она не была и накануне. Потом стало известно: у нее, как было и в седьмом классе, что-то плохо с глазами. Вскоре ее отправили в московскую глазную клинику. И Вадим не видел ее до самого выпускного вечера, на котором выдавали аттестаты зрелости и с которого она так неожиданно ушла вместе с матерью.

Вадим посмотрел на остатки пива в бутылке с осевшей пеной, вздохнул и взял свой бумажный сверток, направился к выходу.

День уже угасал. Или это просто низкое солнце заслонилось тучами, что исподволь собирались у горизонта и теперь серым, грязноватым наливом во многих местах испачкали небо, еще вчера бывшее таким просторно голубым и веселым.

Улица впереди тянулась далеко, будто и конца не просматривалось, и Вадим подумал: «Завтра продолжу». Он повернул обратно, хотел побежать к остановке — там стоял троллейбус, но понял, что не успеет, и свернул к газетному киоску, броско раскрашенному в желтый и красный цвета. За окошком сидела средних лет женщина, тоже довольно ярко раскрашенная и, видимо, привыкшая, чтобы на нее обращали внимание. Но поскольку покупателей не было, она немножко скучала. Поэтому на вопрос Вадима, нет ли в продаже областной молодежной газеты, охотно разъяснила:

— Видите ли, это местная печать. Большой спрос. А получаем в свободную продажу пятьдесят экземпляров. В основном идет по подписке.

— Жалко.

— Наверно, ваши стихи напечатали и теперь скупаете экземпляры? Приходят иногда такие.

— Что вы, я стихов не пишу. Не умею. Вот мой приятель, тот пишет. Статьи. Даже повесть художественную.

— Смотрите-ка! — удивилась киоскерша. — И тоже молодой?

— Ровесники. Фамилия Крутиков. Он голова! Без пяти минут журналист.

— Запомню, поинтересуюсь, — собрала в улыбку оранжевые губы киоскерша. — А вы заходите. Оставлю экземплярчик.

— Спасибо! — сказал Вадим. — Зайду. Я тут часто сбываю.

Ольга пошла на мировую.

После таких-то угроз, ледяного молчания во время всего следующего дня, и вдруг — на мировую? Люда не могла поверить. Но как не верить: и в голосе совсем: другие нотки, и взгляд уже не злой, не презрительный — наоборот, будто раскаяние в нем и желание забыть неприятности, восстановить нормальные отношения.