Михаил Глинка: Петровская набережная

Тогда Папа свистел в свой судейский свисток. Четкой победы обычно зафиксировать не удавалось.

— Бородино! — объявлял Папа. — Замечательные боевые качества у обеих сторон. Ушибы, царапины, вывихи? У кого порвалась подушка? Ага, у Копейкина? Заменишь у старшины, но теперь два боя пропускаешь.

Царапины и ссадины, конечно, бывали. Их врачевал сам Папа. Большая бутылка йода стояла на этот случай в баталерке, и пока Папа мазал йодом и дул, дневальные мокрыми швабрами ловили норовивший взметнуться пух. Рота тем временем безо всякого понуждения плескалась в умывальнике. Папа заходил в умывальник, останавливался между рядами мокрых до пояса парнишек, весело урчащих над кранами. От спин шел пар.

Как-то в такой момент нагрянула медицинская комиссия. Ратуя за разумную и постепенную закалку, медики почти с ужасом глядели, как зимой, у открытых настежь окон разгоряченные мальчики поливают друг другу спины из шланга.

О теплой воде в то время училище еще знать не знало.

— Что это у вас? — спросили медики Папу Карло. — Кто это вам советовал их так закалять?

— Никто, — ответил, вовсе не обидясь, Папа Карло. — Им самим это нравится. Можете спросить.

На третий день пребывания в лагере Папа Карло объявил им, что завтра после ужина будут проведены повзводно строевые собрания, цель которых — назначение вице-старшин. Митя услышал это, стоя в строю, и задохнулся. Вдруг показалось, что он раздет, а кто-то ткнул в него пальцем и все его разглядывают: что это он покраснел?

Сердце билось высоко, чуть не в горле. Когда оно стало биться пониже, Митя посмел скосить глаза. Никто на него не смотрел, но Мите все мерещилось. Не могли же они не заметить, как он вздрогнул.

Вечером Митя стоял дневальным. Пост находился на линейке под грибком у мачты. Флаг на мачте поднимали при общем построении, а спускали при заходе солнца. К линейке вплотную примыкал стадион. В этот день в момент спуска флага на футбольном поле был матч — сборная второгодников (были уже и такие, поскольку училище существовало не первый год) выигрывала гол у музкоманды. И когда дежурный по лагерю крикнул в мегафон: «На флаг — смир-рна!», кто-то еще успел ударить по мячу, и мяч под звуки горна высоко взлетел, отпрыгнул и снова отпрыгнул. Обе команды уже стояли руки по швам и лицом к мачте, а мяч подкатился на штрафную площадку и остановился, словно специально для удара. Потом дежурный дал команду «вольно!» и расколдовал всех. Расколдованные второгодники и губастенькие коротконогие музыканты в трусах до колен понеслись к мячу и сшиблись. И мяч то взлетал над телами, то вновь пропадал.

— Ну что, товарищ дневальный, — услышал Митя над собой. — Футбол смотрим? Что вы должны были сделать в двадцать часов тридцать минут?

Митя похолодел. Он только тут вспомнил, что еще на разводе наряда дежурный офицер специально их предупреждал, что сегодня вечером будет одна особенная склянка и потому ее надо отбить ровно через две минуты после спуска флага. Услышал команду «вольно!», досчитал до ста двадцати — и звони в колокол.

— Ну так что? С поста вас снимать? — спросил дежурный офицер, глядя не на Митю, а на футбольное поле.

Мите в первый раз сделали выговор. В первый раз не только за эти дни в училище, но вообще за очень долгое время. Потому что, что бы ни задавали Мите, он делал все раньше и лучше, стараясь изо всех сил. И сейчас он ведь прекрасно все помнил, помнил до последней минуты… Митя и не думал оправдываться. Пораженный, он сам как бы вместе с дежурным у себя спрашивал: как это могло случиться?

— Почему вы не выполняете своих обязанностей? — продолжая глядеть на поле и не замечая Митиного лица, спросил дежурный. — Не слышу ответа.

Тут от штаба крикнули, что дежурному звонит начальник лагерного сбора, и дежурный привычным движением подхватил тяжелую кобуру.

— Доложите офицеру-воспитателю, что получили от меня строгое замечание, — произнес он и упругой рысью побежал к домику штаба.

Ужасные для Мити наступили два часа, просто ужасные. Только вдоль линейки и до ворот, вдоль линейки и обратно к грибку. Его извел уже хруст камешков под ногами, но остановиться Митя не мог: жить не двигаясь, было совсем уж невыносимо. Вдоль линейки до ворот и обратно. До ворот и снова обратно. Тут Митя чуть не пропустил и следующую склянку. Хорошо, из штаба выскочил рассыльный и замахал руками: мол, отбивай скорее, а то еще заработаешь. Видно, знал уже, что случилось.