Владимир Добряков - Когда тебе пятнадцать

Свернутый в трубку снимок Костя снова намочил, получше стряхнул капли воды и расстелил на газете. Не меньше минуты рассматривал фотографию. Не хуже той получилась, что отец разорвал.

Даже пожалел, что Юлька спит, — посмотрела бы. А может, и лучше, что спит. Надо встать пораньше, наклеить на картон, и — сюда. Костя посмотрел на стену, где второй день уже висели отцовские пейзажи в аккуратных светлых рамках. И здесь Сергей Егорович постарался на совесть — картины в рамках смотрятся куда лучше. Точно, вот там, между картиной с заходящим солнцем и другой, где река с камышами, там как раз и место снимку. Вот удивится Юлька! Встанет утром, войдет в комнату и, конечно, глазастая такая, увидит эту фотографию. «Что за чудо, подумает, отец же разорвал ее…»

Костя чуть было вслух не рассмеялся, представив эту сцену.

Сигнальную стрелку на будильнике он поставил на шесть часов. Нормально, все успеет: и картон обрезать, и наклеить…

Только нет, не увидел Костя, как в девятом часу открылась дверь, вышла Юлька, в рубашке, заспанная, одна косица расплелась, но ведь верно: тотчас углядела на стене новую фотографию. И, конечно, удивилась и глаза вытаращила.

А Костя этого не видел. Спал. Утром-то поднялся рано, поработал хорошенько, повесил снимок на то самое место, которое с вечера еще облюбовал. А потом снова — в который раз за эти дни! — долго оглядывал комнату, будто все еще не веря, что это сделано их руками, все уже сделано, последняя фотография повешена. Не комната, а прямо музей, картинная галерея, дворец! Насмотревшись, прилег на минутку на свой диван и не заметил, как уснул. Да так крепко, что ничего не слышал.

Когда проснулся, сестренка уже посудой на кухне позвякивает. Не иначе как завтрак сооружает. Она может! После трехнедельного житья у «бабы Тани» научилась картошку чистить, яйца всмятку варить.

Так и есть: на огне кастрюлька стоит, три яйца носики из воды высунули. Одно себе, а ему, значит, два! Ну с такой хозяйкой с голоду не помрешь!

— Умывайся, — распорядилась Юлька. — Есть будем. Как вода закипит — так готовы.

А за столом поучала:

— Яйцо не в руке держи, а в рюмочку. Как у меня… Костя, а как ты карточку склеил, что ничего не видно? Она ведь разорванная была.

— Уметь надо! — вычищая ложкой на донышке скорлупы, подмигнул брат. — Ты вот научилась вкусные яйца варить, а я научился клеить!

— Да ну, обманываешь! Пойду еще посмотрю…

Но уличать брата в обмане Юлька не стала. Смотрела на снимок, и лицо у нее было грустное.

— Костя, а когда мама уже вернется? Мы сегодня пойдем к ней в больницу?

— В три часа. Таня тоже собиралась…

— Я и маме яички сварю…

Рано утром Костя любовался комнатой, думал, что все сделано, а про главное-то забыл — телевизор. Пересчитал деньги — на трубку хватит. Да, надо рискнуть. Вдруг все-таки оживет инвалид? Сейчас не купить — расползутся деньги, и не заметишь. Костя уже из своей небольшой практики «хозяина дома» понял это.

— Костя, ты куда? — насидевшись вечером в одиночестве, тревожно спросила Юлька. — Уже к маме?

— Узнавать по часам время умеешь? — Завязывая шнурок ботинка, брат посмотрел на будильник.

— Время… Сейчас…

— Эх, видно, рано тебе в школу.

— Не рано… Вот. Десять часов. И немножко не хватает.

— Немножко! За семь минут я возле универмага буду!

— А зачем в универмаг? Тетрадки мне покупать?

— Угадала. Народу знаешь сколько перед первым сентября, к прилавку не пробиться. Сейчас куплю. Тетради, краски и голову инвалиду.

Юлька глаза вытаращила, но растолковывать, что это за «инвалидова голова», Косте было некогда. Пусть свою поломает.

Так и не догадалась смекалистая сестренка про «голову». Лишь через час, когда брат вернулся, внес в комнату большую картонную коробку и бережно извлек из нее кинескоп с зеленоватым, выпуклым экраном, лишь тогда без пяти минут первоклассница уразумела, кому нужна эта «голова». Затанцевала от радости:

— Сейчас смотреть будем?

— Сейчас! Быстрая какая! Может, еще ничего…

И Костя запнулся. Теперь, когда новенький кинескоп уже дома, когда чуть ли не все деньги за него выложил, теперь Косте и самому хотелось, просто ужасно хотелось, чтобы их «инвалид», почти год простоявший темный и безгласный, наконец ожил бы, засветился.

«Валера-то ни разу так и не зашел, — немножко с обидой подумал он. — Может, уезжал куда? В вдруг и сейчас нет? Вот это номер будет!.. Эх, сначала узнать бы, а я скорей — в универмаг…»