Зинаида Лихачева - Вот они какие [Повести и рассказы]

Пурга бушевала девятые сутки.

В занесенной снегом палатке было сравнительно тепло. С утра на печке кипел чайник, и поисковики пили кипяток. Это был завтрак. В полдень кипяток назывался обедом, а вечером — ужином. От этих названий горячая вода не становилась сытнее, но людям казалось, что это помогает поддерживать порядок нормальной жизни. Единственное, что они могли противопоставить жестокой власти стихии. Николай пытался шутить:

— Жаль, что у нас резиновые сапоги. У Майн-Рида в таких случаях путешественники варят мокасины и ременные лассо.

Дмитрий Николаевич лежал пластом. Заострившиеся черты лица вызывали тревогу у Николая и Антона. Не по годам старому геологу переносить приключения. Но Дмитрий Николаевич не жаловался.

Только Кузя (по-звериному откровенный) дремал целыми днями, изредка открывая глаза. Людям становилось не по себе от смиренного взгляда голодных собачьих глаз.

— Прямо душу выворачивает. Как это у Маяковского? «…увидишь собачонку…». Эх, позабыл вторую строчку, а кончается так: «Из себя готов отдать печенку, мне не жалко, дорогая, ешь!» — бормотал Николай.

Каждый из поисковиков думал одно: дошел ли Петр?

Однажды Кузя насторожился и, заворчав, бросился к выходу.

— Тише, слушайте! — замахал руками Антон. Сквозь вой пурги слышался тяжелый, медленный гул.

Шатаясь от слабости, поисковики выбрались наружу. Снег залеплял глаза, но над ними ясно слышался гул. Невидимый самолет описывал гудящие круги.

— Нас ищут! Значит, жив Петруха! Ура-а… — шепотом кричали люди.

Они вглядывались в клубящуюся белую муть и, прислушиваясь, считали круги: один… второй… третий… четвер… гуденье удалялось. Самолет уходил прочь.

С пронзительным лаем, проваливаясь в снег, Кузя побежал в сторону затихающего звука.

— Правильно, Кузьма, лови его за хвост, — невесело пошутил Николай.

Дмитрий Николаевич нерешительно сказал:

— Не знаю, может быть, это галлюцинация, но в какое-то мгновение я видел самолет. Возможно, и он заметил нас?

Геологи уже сидели в палатке, когда к ним пролез запыхавшийся Кузя и, схватив Николая за рукав, потянул его к выходу.

— Вот тебе на! — удивился Николай. — Нет, брат, не до прогулок. Кузя скреб лапами полог и нетерпеливо скулил. Николай поднялся.

— Надо идти, зовет ведь.

Кузя бежал по своим прежним следам и, останавливаясь, поджидал еле бредущего Николая. И вдруг пес провалился в какую-то яму и залаял.

Николай увидел, что Кузя раскапывает глубоко ушедший в снег большой тюк. Стало жарко.

— С самолета сбросили, голубчики! Кузя, дорогуша, теперь живем! — шептал Николай, хватаясь за оледенелые веревки. Но Кузя снова теребил его, приглашая идти дальше. Неподалеку оказался еще такой же тюк. Николай подтянул его к первому и без сил опустился на снег. От слабости тряслись руки и ноги.

— Не дотащить мне, Кузя, — пожаловался он, вытирая кепкой щиплющий глаза пот. — Ослаб очень. — И, глядя в понимающие глаза собаки, раздельно произнес: — Кузя, приведи Антона. Антона, понял? — Пес взвизгнул и выбрался из ямы. Вскоре он явился в сопровождении испуганного Антона.

— Фу, как меня Кузьма напугал! Я думал, с тобой что случилось. Батюшки?! Посылки? Ура!

— Ребята, как вы смогли их дотащить? — поражался Дмитрий Николаевич, помогая счищать с тюков снег. Задохнувшиеся ребята хватали ртом воздух.

— Древним путем, Дмитрий Николаевич. Великий путь из варяг в греки — волоком!

Запах еды щекотал ноздри.

Чайник, распространяя аромат душистого чая, изредка презрительно фыркал, вероятно, вспоминая время, когда в нем кипела пустая вода.

Николай с Антоном наперебой рассказывали, как Кузя помогал тащить тюки. То за один угол схватит и тянет, то за веревку уцепится, и, честное слово, действительно помогал.

Люди гадали, как Кузя узнал о сброшенных посылках? А Кузя, основательно подзаправившись, шлепал хвостом и поблескивал плутоватыми глазами. И это была его третья тайна.

Петр несся с сумасшедшей скоростью по какой-то длинной черной трубе. Сейчас я размозжу себе череп, подумал он и вылетел в ярко освещенное отверстие. Над ним склонились две головы в белых шапочках. Незнакомый голос спросил:

— Как вы себя чувствуете?

Петр рывком сел на кровати.

— Осторожней! — вскрикнула сестра. — Не потревожьте повязок, у вас руки обморожены.

— Я в больнице? — огляделся Петр.

— Тринадцатый день, — утвердительно кивнул врач.

— А они как? — помертвел Петр.