Юрий Третьяков - Толстый мальчишка Глеб

— Да он и не отказывается! — сказал Глеб. — Мы сейчас видели: красит! Мы говорим: «Эй, Гусь, это ты на посту хозяйничал? Твоя ведь краска?» А он: «Раз краска моя, значит, я, я всегда при своей краске нахожусь! Вы, говорит, все из шайки разбежались, думали, я заплачу, но только я не заплачу, а один буду против вас партизанить: всех дезертиров поодиночке ловить и беспощадно окрашивать с ног до головы!..»

— А потом, — захихикал Огурец, — обмакнул кисть и за нами! Хотел нас красить, но мы не дались — как припустимся. Он и отстал!..

А тут и сам Гусь показался в конце улицы.

— Идет, будто он не он! — возмутился Глеб.

— Давайте возьмем его на испуг! — предложил Мишаня. — Ты, Огурец, бери бумагу и карандаш, садись скорей за стол, а мы с Глебом будто тебе диктуем. Будто это мы про него что-нибудь пишем! Скорей, а то он уже близко!

Гусь шел важно, заложив руки за спину, поводя во все стороны своим горбатым носом и пиная щепки, камушки и прочие мелкие предметы, попадавшиеся под ноги.

Увидев в окне ребят, он замедлил шаги и заорал:

— Эй вы, канцелярские крысы! Вы еще живые?

— Живые, — ответил Мишаня, подмигивая Огурцу, чтоб продолжал писать, и Гусь клюнул:

— Чего это вы там корябаете?

— На тебя вот пишем! — ответил Мишаяя.

— Давай, давай!

И Гусь прошествовал мимо. Но быстро вернулся и начал прохаживаться мимо окна с таким видом, будто это место самое для него подходящее, чтоб гулять.

Пройдя раза два, он заявил:

— Ничего вы, конечно, не напишете, однако интересно знать — про что?..

— Про то, как ты у нас на посту все переломал и краской этой дядиной все измазал! — ответил Огурец. — Со всеми подробностями опишем и карикатуру нарисуем…

— Да это вовсе и… — начал было Гусь, но замолчал, задумчиво погулял малость у края дороги и опять пошел мимо. — Слабо вам написать! — заявил он, идя мимо окна и стараясь увидеть, что там Огурец так быстро пишет. — У вас еще черепки слабоватые написать, как корреспондент!.. Напрасно только мозги свихиваете…

— Увидим! — сказал Мишаня. — У нас уже много готово… Мы в пьеске разыграем: и как ты скворечник ломал, и как вывеску мазал…

— А я на вашу пьеску не приду! Что?

— Ты не придешь — другие придут!

Гусь зашагал прочь и, проколесив по улице длинной кривой загогулиной, вернулся к окну.

— Я думал, Мишаня мне друг, — жалобно заговорил он. — Не ожидал… не ожидал… брехни на меня сочиняет!.. Бюрократом заделался!.. Хотя мне на это дело наплевать…

— Значит, пиши дальше, — диктовал Мишаня. — Гусев Петр Иванович, год рождения…

— А вы даже год рождения мой не знаете, что! — торжествующе воскликнул Гусь.

— Узнаем, потом вставим… Написал?.. Проживающий…

Гусь нервно прохаживался под окном, наставив туда уши, и бубнил:

— Строчите, строчите… Вот народ!.. Не разберутся толком, а сразу писать… И выйдет ваша пьеска неправдивая… За это вам самим нагореть может!.. За оклеветание… Это воспрещено!..

— Любит везде залезать… — диктовал Мишаня. — Что-нибудь ломать…

— Добавляю: а также портить! — подсказал Огурец, выводя карандашом немыслимые каракули.

— Чего я ломал? Чего я портил?

Огурец продолжал выводить каракули, громко произнося:

— А также портить!.. Как-то!.. Кроме того!.. Характер злостный!.. Вредный для народа!..

— Дай сюда!! — не своим голосом заорал Гусь, бросаясь животом на подоконник и протягивая длинную ручищу, чтобы выхватить листок, но Огурец отодвинулся подальше, куда Гусю было не достать, а лезть в окно он не посмел, так как боялся Мишаниной матери.

В отчаянии Гусь прошелся по улице, размахивая руками и бубня что-то, а когда в последний раз явился под окно, Огурец уже ставил жирную точку, торжественно воскликнув:

— …По статье сорок семь, пункт «г»!

Гусь вздрогнул и гаркнул так, что куры во дворе с испугу закудахтали:

— А если не я!

— Твоя ведь краска? — опросил Огурец.

— Ну, моя! От своей краски я не отказываюсь! А мазал не я! Сказать, кто? Сказать? Аккуратист, вот кто! Не хотел я его продавать, но раз он гад… я дам!.. Он вчера говорит: отлей полбаночки, я жирному черту — это тебе, Глеб! — штучку устрою, покуда мать уехавши… Я думал, он тебя самого хочет красить, потому дал!.. Что за важность! А разузнавать некогда было, потому отец над душой стоит…

Глеб обрадовался, что преступником оказался не Гусь, и заулыбался.

— Кабы знать, что он сотворит, — возмущался Гусь. — Лучше я ему эту краску на голову вылил бы, не жалко!.. Потому я имею намерение сам к Глебу в пост податься. Глеб, там никто не нужен порядки наводить?..