Юрий Третьяков - Толстый мальчишка Глеб

— Это как понимать?..

В растерянности Мишаня взял их, подержал, осмотрел с той и другой стороны, словно первый раз увидел, и отдал обратно, беспомощно пробормотав:

— Это… давно уж…

Не известно, как отомстил бы отец за погубленные любимые галоши, да спасибо, мать вступилась:

— Делов-то! И давно пора запулить их под буерак, чтоб глаз не мозолили. Нынче в таких и побираться не ходют, а он на работу щеголяет, как Тарапунька какой.

Отец тряхнул головой, в последний раз взглянул на подошвы и швырнул их на загнетку, сказав только:

— Ну и Робинзон Крузо подрастает! Облюбовал!

Тем все и кончилось.

Мишаня вернулся к своим делам, ни капельки не пострадав и показав язык заспанной и растрепанной сестре Верке, которая не поленилась вскочить с постели в одной сорочке и босиком притопать на кухню, только бы потешиться страданиями брата.

Идя мимо Мишани обратно в спальню, она завистливо прошипела:

— Гляньте-ка: профессор кислых щей нашелся!..

— Уйди вон! — сказал Мишаня. — Или ладно, слушай, уж так и быть. Зачитаю тебе одну выдержку…

Чтобы побольше унизить Верку, он прочел вслух:

— «В юрское время существовала промежуточная между пресмыкающимися и птицами древесная форма — ар-хе-оп-те-рикс!» Вот! А ты небось и не знала, дура!

— Подумаешь! — шипела Верка, кривя рот и вертя от злости плечами. — Вы думаете, одни вы с Глебом своим все знаете, а другие так уж ничего и не знают!.. Вы только одни умники, а другие все — пешки необразованные!.. Другие, может, побольше вашего про архитериксов знают, да только помалкивают, не хвалятся, как хвальбуши несчастные!.. И про Глеба твоего тоже кое-что знаем…

— Чего ты знаешь? — продолжал изводить ее Мишаня, — Знаешь, какая у скворца скорость? Семьдесят — восемьдесят километров в час! А у грача? Шестьдесят пять! А у стрижа — сто пятьдесят! Хе-хе!.. Уйди вон!

Верка хлопнула дверью и пошла наговаривать на Мишаню матери:

— Мам, чего Мишаня обзывает дурой… и поденному!..

— А ты к нему не лезь, не мешайся! — справедливо ответила мать.

Мишаня распахнул на улицу окно, пристроился у подоконника и таким образом мог без отрыва от книги дышать прохладным гусиновским ветерком и всех, кто мимо идет, видеть. Его тоже все видели и, наверно, думали: вон сидит Мишаня — занимается… Серьезный стал, не узнать…

За утро он столько интересных штук про птиц вычитал, что просто не терпелось кому-нибудь все это поскорее сообщить. Кое-что он хотел было немедленно рассказать матери, но удержался, решив потерпеть до доклада, который, ясно теперь, будет еще интереснее, чем тот, про таракана, а ведь и тот — не какой-нибудь захудалый докладишка, раз его даже посторонние учителя из других классов знают.

Он радостно помахал Глебу и Огурцу, появившимся под окном, приглашая их войти в комнату, чтобы обсудить все важные вопросы и сделать кое-какие сообщения.

Но у них оказалось сообщение поважнее.

— Ты ничего еще не слыхал? — с порога спросил Огурец.

— Нет, а что? — опять забеспокоился Мишаня, нервы у которого после всех событий слегка расстроились и не полностью пришли в порядок.

— Шибко худо дело есть… — сказал Глеб, почему-то перейдя на таежный язык. — На пост кто-то ночью нападение сделал! Мы только оттуда… Шибко вредный люди…

— Скворечник, что там на дереве вывешен, расколот, — начал рассказывать Огурец. — Вывеска, где написано «Пост коммунистического воспитания № 9», свалена и масляной краской вымазана…

— Про меня там написано… — дополнил Глеб.

— Что? — спросил Мишаня.

— Да так… Глупость одна… Моя думай, это худые люди… Тайга живи не могу, скоро пропади! Совсем лица нету…

— Стих написан, — охотно сообщил Огурец. — «Жирный, конопатый, убил бабушку лопатой»… Череп и кости нарисованы…

Огурец презрительно усмехнулся:

— Череп больше похож на тыкву кривую! Не умеют черепа рисовать, а лезут!

— На меня злятся, — задумчиво проговорил Глеб.

— Почему ты думаешь, что на тебя? — спросил Мишаня.

— А кто же еще такой… ну, как там написано…

Он, конечно, правильно догадался, однако Огурец все-таки попробовал его успокоить:

— Так это просто стих, а не про тебя вовсе. Они, наверно, думали: чего бы такого написать, ничего им в головы больше не пришло, они взяли да и написали это… Хорошо еще, что череп так паршиво нарисован, как я сроду не нарисую, а то б на меня могли подумать.

— Кто бы это мог быть? — ломал голову Мишаня.

— Гусь, конечно, — с уверенностью заявил Огурец. — Кроме него, некому! Он ведь как курица лапой рисует!.. Раз рисовал слона, а вышел — похож на противогаз!.. Я чуть со смеху не помер! Сказал ему, а он: «Это противогаз и есть, я его рисовал!» Главное, краска ихняя: свинцовые белила с синькой, у них и двери ей покрашены.