Владимир Добряков - Две строки до востребования

— Владислав.

— Гриша, спасибо, — сказал Аркадий Федорович. — Иди гуляй. — И, проводив взглядом побежавшего к знакомым ребятишкам Гриньку, без обиняков начал: — Формально я должен был бы поставить в известность органы милиции о том, что произошло двадцатого июня. Но я не сделал этого.

— Еще раз спасибо.

— Как знать, нужно ли за это благодарить.

— Не понял. — Узкое лицо Вавилона напряглось.

— Может быть, твою болезнь иначе не вылечить.

Вавилона так и подмывало ответить дерзостью: «Разве я болен?» Или: «Вы такой опытный психолог?» Но сдержался. Этот человек представлял для него опасность. Зачем же обострять отношения?

— Не работаешь? — спросил Аркадий Федорович.

— Устраиваюсь.

— Не секрет — куда?

— Пока… все в тумане. Еще не решил.

— С долгом расплатился?

И об этом знает! Много, видать, наболтал ему Гринька. Лезут, копаются! Какого черта! Но опять сдержался. Уклончиво сказал, явно не желая вдаваться в подробности:

— Понемножку выкрутился.

Аркадий Федорович с досадой подумал, что об этом спрашивать ему не следовало.

— Владислав, послушай: не хочу из тебя душу тянуть, просто скажу, по-рабочему — кончай эту волынку. Иди в наш цех. Не пожалеешь.

— Это куда же?

— Стан «2000».

— Подсобником?

— Сразу в операторы захотел? Учеником поработаешь. Приглядишься. Не все сразу…

— Спасибо. Мне, Аркадий Федорович… Простите, я правильно вас назвал?.. Мне, Аркадий Федорович, это не подходит. Слышал о вашем цехе. Хвалят. Но не по мне. Огонь, сталь, грохот, масло… Это работа для людей крепкой закалки. Для настоящих людей.

— Чистенькой, значит, ищешь?

— Слаб. Как и многие в этом мире. Все человеки.

— Ты не баптист? Или… просто юродивый?

— Я же вас не оскорблял.

«Да ведь ты весь рабочий класс оскорбил!» — хотелось сказать Аркадию Федоровичу. Только и он сдержался. Для чего пришел? Нотации читать? Такому бесполезно.

— А ты не подумал, Владислав, почему я к тебе пришел?

Тот покривился:

— Наверно, из-за чувства высокого долга. Вы же передовик. У вас орден.

Его тон не оставлял сомнений: этот почти еще мальчишка, не хлебнувший настоящей жизни, просто издевается над ним. Аркадий Федорович сцепил за спиной руки. И, понимая, что каждую секунду может сорваться, наговорить, хотя и справедливых, но злых и горячих слов, он достал из кармана записную книжку и быстро написал номер своего телефона.

— Возьми, Владислав. Сейчас разговора у нас не получится. Подумай. — Не простившись, Аркадий Федорович пошел к остановке.

«Все-таки психанул. Сдали нервы. Воспитатель! Наставник! — Вавилон сплюнул. — Лезут в душу!..»

Вот чудеса в решете! Почти всю неделю, как приехал от Сережки с юга, проторчал дома, и ни одна живая душа носа не показала. А тут — сразу всем понадобился! Вчера вдруг, как снег на голову, парламентеры заявились. Гринька-предатель да этот… наставник, ангел-хранитель. Ладно, отнесся по-человечески, не заявил в милицию — спасибо. Честно и поблагодарил за это. Ну и довольно. Что же теперь — вечный должник его? Критику всякую, оскорбления терпеть должен? «Баптист, юродивый!» И в душу нечего лезть да с советами своими навязываться! Не маленький, сам о себе позабочусь».

Вчера эти были, а утром Лепеха заявился, утиный нос. Насчет магнитофона с колонками пронюхать. Опоздал, Лепеха, был маг — нету. Позавчера самолично в комиссионку оттащил. Что поделать, никаких других вариантов не осталось. И у матери нужной суммы не нашлось. А может, просто не захотела дать, пожалела. В общем, оттащил. Еще хорошо, что покупатель сразу случился. Даже на комиссию не сдавали, тут же и деньги выложил. Теперь с Козерогом можно рассчитаться.

— Эх, — подосадовал Лепеха, — упустил вещь. — И сказал: — Значит, при деньгах сейчас? Между прочим, кидаю по сходной цене «Леви Штраус». — И прошелся по комнате, демонстрируя потертые джинсы. — Не жмись, фирма! Ну, обмываем?

— Катись ты, Леха, со своим Штраусом!

— Я уйду. Недолго. Потом пожалеешь. У тебя жвачки нет?

— Пусто.

— Сотенку бы забрал… Смотрю, совсем отходишь от дела. А мне вот пару рубашек со встроченной планкой сегодня обещали. Закурить хочешь? — Лепеха достал темненькую пачку сигарет. — «Филип Моррис». Понимать должен! — Он щелчком вытолкнул сигарету, протянул Вавилону. — Целый блок раздобыл. Десять пачек.

Вавилон щелкнул зажигалкой, дал оборотистому Лепехе прикурить.

— Сенк ю! Ну покантовался. Время — деньги! На-ка вот, не печалься! — Лепеха вынул запылившуюся в кармане полоску жвачки в пестрой упаковке и бросил на стол. — Оревуар!