Василий Ледков - Метели ложаться у ног

Бабка Ирина рубила дрова. Иванко сидел на снегу, следил за тем, как ловко вылетают из-под топора ветви яры; улыбался так, словно бы хотел что-то сказать.

— Что? — спросила бабка.

Иванко засмеялся:

— Да вспомнил, как я тебе когда-то надоедал. Игрушки-то….

— А-а-а! — засмеялась бабушка. — Теперь небось смешно? — опустила топор ещё несколько раз на ветки и запела вдруг:

И Нина хорошо помнила те годы, когда Иванко бесконечными вопросами и просьбами изводил бабку Ирину, доводил до отчаяния:

— Бабушка, сделай лису… Бабушка, сделай оленей…

Чтобы отделаться от внука, бабушка принималась рубить яру, напевала:

Иванко собирал в подол малицы кусочки яры, уносил в чум и, кувыркаясь на постели с ними, напевал, подражая бабке:

Теперь же Иванко чувствовал себя взрослым, почти взрослым мужчиной: учился в школе, уже умел читать… умел даже посмеяться над прошлым — у него уже было своё прошлое…

И Нине было радостно оттого, что её сын (её косточка) такой большой уже — научился не только читать, но и жить самостоятельно (пусть и в интернате, но без родителей!); было и грустно: мальчик уже никогда не будет ребенком, который не может обойтись без родителей, — с каждым годом всё дальше будет отходить от отца и бабушки, скоро ему и вовсе не нужна будет их помощь… останется лишь привычка обязательной благодарности и забота о родителях по привычке… И мать не нужна будет ему — Нина не нужна будет… Не нужна будет она и свекрови, потому что дни бабки Ирины уже сочтены… Никому не нужна будет: молодость пройдет, как проходит — в заботах о доме, — не вернется. Не нужна она будет и себе, Нина. Будет всем в тягость…

Не только грустно, но и больно было ей, когда она смотрела на сына и на свекровь, думала — не могла не думать так, как думалось, потому что не было рядом Микула: молодость проходила… Жизнь уходила!..

Нина села в нарты и улетела в начинающую вьюжить тундру…

А возле чума, в чуме жизнь шла своим чередом: Иванко рассказывал бабушке о поселке Пэ-яха-харад на берегу тихой тундровой речки, об интернате…

Как-то после пурги ветер стих, облака разбежались — над поселком Пэ-яха-харад повисла большая луна. Дым из труб поднимался прямо голубовато-белыми столбами. Утонувшие под сугробами дома уже спали. Иванко, Игорь Михайлов и Миша Лаптандер вышли тайком от ребят из интерната. Они ещё днем, когда играла пурга, договорились со сторожем пекарни, что он за работу даст им хлеба.

Шли гуськом, тревожно оглядывались: не следят ли за ними. Спешили. Ведь втроем лучше — больше хлеба перепадет на каждого… Снег предательски скрипел под ногами. Мороз подгонял; подглядывая совиным глазом, плыла над ними в кольце радуг по зеленоватому небу луна.

Поселок Пэ-яха-харад невелик, но тянется вдоль реки и потому кажется бесконечным. Пекарня от интерната не так уж и близко. И по всему поселку — сугробы, сугробы, сугробы…

Перед последним, огромным сугробом, у самой пекарни, мальчишки услышали резкий, душераздирающий скрип снега — остановились… за сугробом что-то ухнуло и тотчас донесся человеческий стон. Мальчишки переглянулись и все разом побежали туда, откуда шел стон.

На склоне сугроба лежал человек в толстом, словно бы задубелом, совике, дышал тяжело и стонал. Рядом с ним валялись две расщепленные палки. Из раскрытого капюшона совика валил пар — трудно было разглядеть черты лица человека.

— Ненец или русский? — толкнув локтями друзей, сказал по-ненецки Игорь Михайлов, так, чтобы расслышал и незнакомец.

Человек поднял голову, сел с трудом.

— Ненец… — простонал он и тут же вновь повалился на снег, застонал громче прежнего.

Мальчишки мигом окружили незнакомца, подхватили под мышки, помогли ему сесть. Он дышал тяжело, сидел спиной к луне. И опять лица, затененного большим и чуть стянутым капюшоном, не разглядеть… Иванко и Игорь поддерживали его под спину, чтобы он вновь не упал Миша стоял, свесив руки, смотрел на незнакомца так, словно одурел, что ли… или замерз и превратился в ледышку… Долго было так. Потом незнакомец отдышался — сидел уж без помощи — и спросил:

— Здесь живет Надежда Федоровна?

— Он!.. — прошептал Миша, но так, словно закричал.

— А какая фамилия у нее? — на чистом ненецком языке спросил Игорь Михайлов.