Василий Ледков - Метели ложаться у ног

Марина метнулась к маленькому окну — узнала двоих.

— Они? — спросил Гриш.

— Гости нашей Нины — Иванко и бабка Ирина.

А потом распахнулась дверь, и первым, улыбаясь, вкатился в избу Иванко, за ним переступила порог бабка Ирина.

— О-о! Хохо-о!.. — вздохнула старуха. — Здравствуйте.

— Здорово! — ответил Гриш.

— Проходите к столу, — предложила Марина. — Рыбки поешьте, чайку попейте. А наших нет до сих пор. Вы их там не видели?

— Нет, — отозвался Иванко.

— Не видели, — подтвердила и бабка. — Мы-то по отмели шли. Ещё в тот отлив речку перешли. Разве нашими с Иванко ногами по мягкой земле ходить? Мы и так устали. А они как?

— По коренному берегу, должно быть, пошли, — задумчиво, почти самому себе ответил Гриш.

Марина сказала:

— Бабушка, вы-то теперь до жилья добрались. Будьте хозяевами, а мы с ним наших поищем…

Гриш и Марина оделись поспешно и вышли.

Была ночь. Но солнце, так и не черпнув океанской волны, уже начало подниматься. Гриш прислушался: по шелестящему, скоро гаснущему шуму волн, накатывающихся на берег, понял, что отлив уже начался.

— Опять мы опоздали, — тяжело вздохнул он. — Уже две воды прошло, а сети не просматривались. Плохо.

Марине сделалось обидно за своего мужа, и она отвела глаза в сторону. Гриш обогнал её — шел впереди. Марина виновато плелась сзади.

Еле заметная, заросшая травой тропинка бежала по коренному берегу моря в сторону Нюмдя Вэвы. Вода в море спала. По обнаженному мокрому песку на отмелях бродили зябко босоногие чайки. Сидящих на земле чаек не было. А это значило, что погода будет хорошая и в дневную воду можно будет потрясти сети — чайки обещали солнце.

Марина и Гриш перебрели речку, прошли небольшой мысок и подошли к низине, окаймляющей приливное озеро. Марина вдруг увидела под кряжем на траве что-то темное и радостно закричала:

— Человек! Кажется, человек.

Гриш пошарил глазами по ровной поляне, простирающейся под излукой коренного берега, взгляд его остановился,

— Да, люди, — почему-то без особой радости сказал он.

Марина побежала вниз, под кряж. Теперь Гриш шагал за ней. Марина подбежала к распластавшимся как попало на земле людям и вдруг растерянно застыла. Подошел и Гриш. И тоже словно окаменел:

— Спят?

— Кажется, — шепнула Марина и кашлянула в кулак.

Первым зашевелился Микит; поднял с трудом взлохмаченную голову; бессмысленно смотрел на Марину и Гриша… Среди спящих не было лишь Митьки и Нины.

— Где Митька? — присев, встряхнула Микита Марина.

Не понимая, о чём его спрашивают, Микит промычал:

— Какой Митька?

— Бригадир ваш! Мой муж! Муж! Понимаешь?

Микит оглядел товарищей, лежавших вокруг, кому где приголубилось, и пересохшим голосом объяснил:

— Не знаю, все были здесь…

На шум голосов поднимались, словно двухпудовые гири, головы и других рыбаков, открывались опухшие от перепоя глаза. Марина круто повернулась, не в силах удержать набегавшие слезы, и пошла к морю: она не хотела, чтобы её минутную слабость видели рыбаки.

Поднятые ветром, над мутно-синими у берега волнами вились белые чайки. Под косыми лучами восходящего солнца горели в морской дали золотые зубцы шестака — ряды кольев, поддерживающих сети.

На кольях в ожидании добычи ютились белыми поплавками дремлющие чайки. На каждом колышке чайка. А это значило: рыбы немало. Но рыба не выбрана из сетей.

«И браку будет немало», — подумала невольно Марина как бы механически, потому что её голову сверлила в эти минуты лишь одна неотступная мысль: «Где Митька?.. А Нина?»

Марина сделала несколько шагов к ближнему валуну — хотела присесть… и обмерла. В расщелине коренного берега лежала спящая Нина. Ветер играл её ситцевым платьем, оголив крутые сильные бедра. Рядом с Ниной, улыбаясь во сне, лежал Митька. Он тоже спал… Марина окаменела; не знала, что делать. Хотела закричать — пристыдить! — не было голоса. Заплакать — зареветь от обиды и боли в душе! — исчезли слезы. И вдруг, не сознавая того, что она делает, Марина подбежала к Митьке, ударила по щеке, растормошила Нину, плюнула ей в лицо и, дико захохотав, побежала; бежала вопя:

— Я думала, несчастье с ним!

Встревоженные движением на берегу и дикими воплями, застонали, заплакали чайки, взмыв в небо.

Марина с трудом подняла голову. Колючая боль в плече не проходила. В комнате всё было белое — стены, кровати, окна, двери, точно только что прошла метель через комнату; по телу легкой дрожью скользнул ветерок. Марина прислушалась: в коридоре послышались чьи-то шаги. Она знала, что скоро к ней войдет низкорослый горбатый русский старичок и его длинный белый халат будет опять волочиться по полу, словно хвост. Старик откроет дверь осторожно, бесшумно переступит порог и спросит с улыбкой: