Николай Егоров - Всадник на вороном коне

— Не спешить! — предупредил капитан. — Подстраховывать друг друга.

И пошел вперед, перешагивая через трещины, балансируя на грязных обломках. За ним — сержант Ромкин. У самой крутой плиты он задержался вместе с лейтенантом в комбинезоне — помогали ребятам спускаться.

Юра двигался рядом с Прохором, слышал его дыхание, натыкался на его руку, как только терял равновесие, и сам хватал его, едва почувствовав, что он спотыкается или оскользается.

Темно. Сверху срываются куски грязи, капает холодная вода. Ушам больно — молотки неутомимо грызут бетон и камень, визжат, натолкнувшись на металл.

Наконец достигли дна. Грязь по щиколотку. Вокруг торчат глыбы, змеится арматура. Жижа колышется, утекает куда-то, но не убывает: набирается новая. Дышать трудно. Щиплет глаза, и они слезятся, еле различая огоньки фонарей.

Протискиваясь между обломками, добрались до входа в тоннель. Вход только угадывался, забитый обрушившимся бетоном. Солдаты с отбойными молотками разрушали завал. Надо было брать обломки и оттаскивать в сторону…

Тревога, которой были охвачены командиры, еще не успела завладеть ребятами. Они были во власти азарта. Тем более что дело предстояло неотложное, необходимое и опасное, как бой. От этого дела зависела едва ли не судьба города — судьба десятков тысяч людей. Темная стихия угрожает им, и, как принято в нашей стране, солдаты первыми выходят наперерез этой темной стихии. Слова «подвиг» никто не произносил, но каждый втайне надеялся, что задание потребует от него подвига.

Надеялся и Юра. Даже не надеялся, а чувствовал: если обстановка потребует от него риска, он рискнет. Сумеет рискнуть. Все, что придется, вынесет.

А подземелье дышало мерзко, и рот наполнялся слюной, едва не тошнило. Юра выплюнул слюну, она навернулась снова. Ноги разъезжались. Юра расставил руки, балансируя и прикрывая лицо, чтоб в темноте не напороться на прут.

Шагнул и больно ударился коленом обо что-то острое. Наклонился, нащупал камень, залитый липким и скользким, оттащил в сторону.

«Нет, так не годится. Сам же наткнусь или кто-нибудь другой», — Юра подсунул руки под глыбу, оторвал ее от дна и тут же выронил — тяжела и браться за нее, косую, неудобно.

— Ребята, кто тут?

— Что ты? — отозвался Костя Журихин.

— Помоги…

Костя придвинулся:

— Где тут что?

— Да вот лежит…

Стукаясь лбами, невольно переплетая руки, они приладились, взяли обломок и отнесли к дальней стене. Может, она и не так далеко была, но во тьме не разберешь. Да и шли долго.

Теперь Юра почти не поднимал ног. Как на лыжах, передвигал их, только медленно. Руки зудели — уже исцарапал. Глаза щипало. За шею натекло.

Юра зло хватал обломки, относил, возвращался за новыми.

Капитан Малиновский работал тут же — он все время предупреждал:

— Не забываться! Осторожно!

Раз он спросил:

— Может, перекур?

«Спрашивает, значит, от нас зависит — перекуривать или нет, — подумал Юра. — Значит, дело не терпит. Какой тут перекур?» Юра не ответил капитану, и все другие не ответили. Некоторое время спустя капитан снова спросил:

— Перекур?

Шедший перед Юрой Жора Белей обернулся, сказал «потом» и потерял равновесие. К счастью, глыба, которую он нес, шлепнулась в грязь, а он — рядом. Юра не успел остановиться и перелетел через Жору. Вода плеснула в лицо, затекла за голенища сапог. Жора оперся, поднялся, помог подняться Юре.

Капитан увидел, кинулся к ним:

— Как у вас?

— В порядке, — пробормотал Жора, отряхиваясь.

— Выйдете, очиститесь хоть слегка?

Опять капитан спросил, а не распорядился.

— Потом, — сказал Жора.

— Потом, — сказал Юра, хотя не представлял, как теперь работать.

В неверном свете фонариков они выглядели как черти в дымной и грязной преисподней.

— Не так жарко будет! — крикнул им Прохор.

— Лучше пот с лица сотри! — ругнул его Юра.

Прохор подошел, попросил чуть наклониться и локтем стер пот и грязь с лица Юры. Скорее, размазал, но хоть в глаза не текло.

Сначала Юра берегся, старался по возможности не заляпываться. Теперь ему все равно было — на нем чистого места уже не оставалось.

Ощущение было самое отвратительное. Скажи кто-нибудь раньше, что Юра в этом состоянии не упадет духом, не обессилит — не поверил бы. Тому, что все это стойко перенесут Жора Белей и Фитцжеральд Сусян, поверил бы. В себе такой стойкости не подозревал. Рисковать он готов был, в опасности не теряться готов был, то есть думал, что готов, и стремился доказать это. Все, что придется, перенести решил. Но подобного он не ждал. Какой тут риск? Какая опасность? Однако под пули, должно быть, легче идти, чем в этой мерзости возиться.