Иван Зюзюкин - Из-за девченки

— Вот спасибо-то! — изумленно-горестно ахнула классная, посмотрев, во что превратил он ее ноги.— Но скажи: за что?

— Я нечаянно! — вскричал Колюня да так громко, что она ему сразу поверила.

Он бросил швабру, достал белый, бабулиной утюжки платок и, как заправский чистильщик сапог, оттер туфли, вернул им первозданную белизну. Классная просияла. К ней вернулось хорошее настроение, которое ее редко покидало.

— Знаешь, какой я сегодня слышала разговор? — доверительно, но так, чтобы и другие слышали, сообщила она Колюне.— Наталья Георгиевна предлагает послать тебя на олимпиаду по литературе. Она прямо горой за твою кандидатуру...

У Колюни от этой новости глаза сделались квадратными. Поехать на олимпиаду хорошо. Но если привезешь последнее место?

— Людмила Сергеевна! — вступила в разговор Оля Самохвалова.— Подействуйте на Рублева. Он от всех поручений отказывается. А у него скоро комитет и, я боюсь, он там засыплется...

— Без поручения его нельзя оставлять,— рассудила классная.— Что у нас там по плану, Оля?

— Турпоход и подготовка к фестивалю искусств...

— За что ты хочешь отвечать?— взяла классная Колюню за плечи и внимательно-внимательно посмотрела ему в глаза.— За турпоход или за подготовку?

Колюня откровенно спросил:

— А ни за что нельзя?..

— Нельзя,— так же откровенно сказала она ему.— За что-то все же надо отвечать.

— Т-тогда за подготовку.

— Это потому что до фестиваля еще далеко?

— Точно! — поразился он тому, как она правильно прочитала его мысли.— А откуда вы узнали?

Она и на уроке не оставила его своим вниманием: вызвала отвечать. И Колюня точно ждал этого, вышел из-за парты и рысью устремился к доске. Весьма средний ученик по физике, он на этот раз блеснул. Привлек дополнительный материал, рассказал о гипотезе одного ученого...

— Садись,— сказала ему классная, и даже задним партам было видно, какую твердую, во всю клетку крупную пятерку она выводит в журнале.— Что ты умница и мог бы учиться у меня только на отлично, я это всегда знала...

Колюня пошел на место, как триумфатор. Перед ним катилась-раскатывалась красная ковровая дорожка. Тысячи рук тянулись к нему с цветами и тетрадями для автографов, а он шел и ни на кого не глядел, разве что Эмме Гречкосей показал язык. Но вот он подошел к своей парте. И разом исчезли улыбающиеся, восхищенные лица, цветы, дорожка. На парте лежал синий неиспользованный билет в кино, столбик мелочи и записка из двух слов: «Полный расчет».

Твердый от чересчур прилежной позы затылок Валерия Коробкина говорил сам за себя...

В турпоход Колюня решил не ходить. Дело это добровольное, каждый проводит воскресенье, как он хочет, и неучастие в походе не сможет записать ему Самохвалова как отказ от поручения.

В турпоход вместе со своим классом Колюня не хотел идти из-за Коробкина. Совсем обнаглел, паря. От Малышевой не отстает ни на шаг. Носит ее портфель, помогает надевать пальто, угощает конфетами, мороженым... И больше никого близко не подпускает... Типичный собственник. Не понимает бедняга, что живет в двадцатом веке и своим поведением смешит умных людей...

Колюня, Колюня...

Утром в воскресенье он открыл глаза — намечался славный денек. Солнце било в окно так, что стекла чуть слышно звенели; воробьи, расселившиеся в «китайской стене», расчирикались во всю мочь. Колюня подкинул ногами одеяло, быстро оделся, затолкал в рюкзак все, что надо, взял фотоаппарат, сорвал со стены гитару и побежал к месту сбора...

Они прошли по намеченному маршруту без особых приключений, если не считать, что Эмма Гречкосей провалилась в болото. На ее вытаскивание и переодевание ушло несколько минут. Классная, заядлая туристка, стояла, ждала и недовольно поглядывала на часы. Колюня достал для Эммы шерстяные носки. Гречкосей уперлась, не хотела от него принимать никакой помощи. «Да? — пригрозил ей Колюня.— Тогда весь день травить буду...»

Они пришли на берег лесного озера. У всех так и пооткрывались рты при виде его красоты. Круглая чаша воды, чистой, темной, до весны погруженной в сон. Ни души, ни ветерка, ни всплеска. На краях чаши тесно толпились мощные дубы и березы с пооблетевшей листвой, сквозь них нелюдимо проглядывали черные, готического стиля елки...

— М-меняю квартиру в Москве вон на тот шалаш!..— первым нарушил тишину Рублев. И начал щелкать затвором фотоаппарата...

Но любоваться красотами природы стоя уже ни у кого не было сил. Свалили рюкзаки на землю и тут же безгласными трупами попадали на них...