Иван Зюзюкин - Из-за девченки

Он осторожно откусил.

— Действительно, сладкое,— признал.

— А ты ревнивый? — вдруг спросила она.

— Я? Откуда мне знать?..

— А он ревнивый... Нельзя хорошего слова ни о ком сказать. Сразу начинает искать недостатки...

— Любишь ты о нем поговорить,— отметил Колюня.

— Ты первый, с кем я так откровенно... Серьезно, с тобой интересно разговаривать. Про тебя всякое говорят, а ты, по-моему, не хуже других, а в чем-то и лучше...

— П-продолжай...— разрешил ей Колюня.

Когда они выдавливались из тамбура на перрон, садовод сказал им вслед с упреком:

— Сопляки еще, а разговоры совсем как у взрослых. Неловко даже слушать...

Глубокое умозаключение садовода развеселило Колюню и Катю. Выбравшись из вагона, они плюхнулись на свои рюкзаки и покатились со смеху. Такими веселыми их и увидел Валерий Коробкин.

Не сказав ни слова, он подошел, подал Кате руку, оправил на ней, как на маленькой, куртку, взвалил себе на плечо ее рюкзак, и они, не дожидаясь остальных, пошли по перрону и вскоре растворились в его толчее...

Колюня рта не успел раскрыть — все произошло так быстро. Он тоже встал. Горбатый из-за рюкзака, растерянно посмотрел им вслед. Но ни обиды, ни досады он в ту минуту не испытал — уже умел довольствоваться малым. Какую глупость сделал бы он, если бы не пошел в поход! Разве можно забыть, как она смотрела на него, когда он пел: «Две звезды — это я и ты! Любовь — наш свет в ночи...»

Он тоже вскоре откололся от всех, шел вразвалочку и, точно любимые стихи, повторял в двух лицах диалог в тамбуре. И так увлекся этим, что забрел в незнакомый квартал и, блуждая среди его редких огней, долго не мог сообразить, где он и даже кто он... И весь остаток вечера был весел, возбужден, подробно рассказывал бабуле, где они были, как он отличился на заготовке дров, какой потом сыпанул дождь и так далее, и нахваливал, чего за ним раньше не водилось, бабулино поварское искусство. Под конец ужина его слегка зазнобило, но птицы золотого дня, запевшие в его душе утром, пели в нем и когда он засыпал... Ночью он проснулся от страшного землетрясения. А на самом деле его бил и сотрясал дикий озноб. Зубы выстукивали морзянку, и бабуля, когда он разбудил ее, долго не могла понять, что же с ним.

Под утро она вызвала «Скорую».

Врач послушала его легкие, нашла хрипы и сказала, что у него двустороннее воспаление легких. Зная, что иные пациенты лечь в больницу боятся больше, чем умереть, она предупредила, что вопрос о госпитализации не подлежит обсуждению.

— Никуда я не поеду,— твердо сказал Колюня.

— Хочешь, чтоб я вызвала санитаров?

— Вызывайте. А я в окно выпрыгну. Отвечать будете...

Врач разозлилась, сказала бабуле, что она ей не завидует, и, выписав, какие нужно, лекарства, ушла.

Адски болела голова. Он весь пылал от температуры свыше сорока и временами бредил, зачем-то требовал у бабули сразу два зонта. Она почти не отходила от его постели, боялась, как бы внук не сгорел от высокой температуры.

— Умрешь, что я родителям скажу? — плакала и ругала она его за то, что не поехал в больницу.

— Ты что, бабуля? — хрипел Колюня.— Я да умру?

Он действительно не боялся ни отека, ни удушья, ни даже самой смерти. Настроение у него было хорошим: редкий случай, когда в больном теле по какой-то причине жил здоровый дух...

Через три дня температура снизилась. Колюня попросил есть.

Бабуля решила приготовить пельмени и только сделала фарш и завела тесто, в квартиру кто-то позвонил. В глазок она увидела Валерия Коробкина и незнакомую ей девчонку в белом пушистом берете.

— Как он? — спросил Валерий первым делом.

— Есть попросил...

— Значит, уже не умрет,— пошутил Валерий и, пропустив впереди себя Катю, прошел к Колюне.

Бабуля добавила в тесто еще муки, чтобы угостить тех, кто пришел и кто еще придет: звонила утром Оля Самохвалова и предупредила, что после школы принесет уроки.

— Как дела? — спросил Валерий Колюню и положил на тумбочку кулек яблок сорта «Джонатан». Да неловко положил. Кулек лопнул, и желто-красные яблоки, точно хулиганы при свистке милиции, рассыпались и попадали на пол. Валерий, не дождавшись ответа, полез собирать их.

— Температура высокая? — спросила Катя.

— Нет, уже почти нормальная.

— А вид такой, словно весь горишь.

Она оглядела Колюнину келью с осторожным любопытством. Остановила свой взгляд на висевшей над дверью ритуальной маске с печально и злобно ощеренным ртом. Поежилась и спросила:

— Кто это?