Иван Зюзюкин - Из-за девченки

— Я не могу,— не дал ему даже договорить Валерий.— У меня сегодня астрокружок.

— И никак нельзя пропустить?

Валерий сурово покачал головой.

— Сегодня моя очередь наблюдать. Не могу...

Когда он ушел, отец сказал дочери:

— А товарищ-то у тебя... с характером.

— Разве это плохо? — не поняла Катя.

— Что ты...— задумчиво поглядел на нее отец.— Наоборот, очень даже хорошо.

— Он немного неуклюжий,— добавила от себя мать,— но, по-моему, добьется в жизни всего, чего захочет...

...А что же в то время, когда у Малышевых пили чай, делал Колюня? Подложив под голову руки, он лежал в вельветовом пиджаке на тахте и думал о судьбе. Ему колоссально не повезло! Чтобы поход в кино состоялся, все до мелочей продумал и предусмотрел. Кроме одного — что бабуля, уходя, случайно прихватит и его ключи и запрет квартиру снаружи...

Было нестерпимо досадно. Он такие возлагал надежды на этот культпоход! Наконец-то у него появится своя девчонка. Малышева вполне соответствовала его представлениям о «своей». Лицо, фигура — приятно посмотреть. Характер что надо: веселая, не выламывается, как многие девчонки. И, что самое привлекательное, незлопамятная. Подулась на него пару дней за то, что не захотел пустить ее за свою парту, и перестала. Сколько уже раз подходила к нему с тетрадями по русскому и английскому. «Проверь, чего я тут наляпала...» Пожалуйста, мисс Малышева! Проверит, исправит и молча вернет тетрадь. Несколько раз — или это ему лишь показалось? — он ловил на себе ее задумчиво-изучающий взгляд. Верно, взгляд не расписка, к делу не приобщишь. Но он порождает надежды! Коробка Колюня взял в кино для компании, чтобы чувствовать себя посвободнее. В следующий раз решил обойтись без него.

И вот сам остался с носом. Бабуля, бабуля! Как будто нарочно закрыла квартиру...

Вечером он долго ворочался в постели, простынь в скатку сворачивал — «внутренний голос» не давал покоя. Он подсказывал Колюне, что между Коробкиным и Малышевой что-то произошло. Но что именно?! В худшем случае, тюфяк Коробок после кино проводил ее до дома и бегом к своей скандальной мамочке, к своим электродам, катодам, анодам...

Перед тем как уснуть, Колюня утопил клавишу приемника, всегда настроенного у него на волну «Маяка». «Уймитесь, волнения страсти! Усни, безнадежное сердце...» — отчаянно и грозно загремел шаляпинский бас в Колюниной келье. От этих слов старинного романса, затаенного плача музыки и раскатов могучего, как океан, голоса у Колюни пробежали по спине мурашки. «Минует печальное время...» — из далеких, невозвратных времен долетело до него предсказание, и он забылся сном, внезапным, как порыв ветра перед грозой...

На следующий день Колюня дежурил в классе. На большой переменке ворвался в класс со шваброй в одной руке и ведром воды в другой. Рыжие волосы пламенели и устрашающе торчали во все стороны. На груди вместо передника болталась старая географическая карта, на которой большинство стран Африки еще не освободилось от колониального гнета.

— А ну! — зычно крикнул он.— Все выметайтесь, я начинаю работать!

Несколько человек сидели за партами и методом скорого чтения учебника постигали перед физикой законы электричества.

— Кому сказал: выметайтесь! Хватит нам по чистоте быть на последнем месте!..

Чтобы все видели, как он решительно настроен, Колюня поднес швабру к лицу Светы Зарецкой.

— Считаю: раз, два, три...

Света поглядела на него, плюнула от полноты отрицательных чувств и вышла из класса.

— Вас это, голуби, тоже касается,— заявил он Коробкину и Малышевой, склонившимися над одним учебником.

— Не мешай, а? — взмолилась Катя.— Если Валерка не объяснит мне сейчас этот параграф, я погорела...

— Мне какое дело? — Колюня громыхал ведром, чавкал шваброй.— Г-гу-лять надо меньше, г-голуби...

— Пойдем отсюда…— Коробкин захлопнул учебник и встал.— Все равно не отстанет, я ого знаю...

Класс опустел, и с Колюни схлынула деловая горячка. Заводить уже некого было. Рублев наедине с самим собой не похож на Рублева на публике. И кто бы в эту минуту заглянул ему в лицо — худенькое, веснушчатое, несчастное, от недосыпа чуть синеватое,— никогда бы не подумал, что он способен кого-то обидеть. Его бы не обидели!

Вот и звонок на урок. В класс на полных правах один за другим вбегали, через ведро перелетали акселерированные восьмиклассники. А Колюня продолжал нехотя возюкать шваброй по полу.

И — хлясь! — тряпкой провел по чьим-то белым туфлям.