Samsonov Semen - Po tu stornu

Ну, бить-то она, может, и не посмеет,— медленно произнёс Юра.

— А почему?— с любопытством повернулся к нему Вова.

А подожжём! Скот потравим! Вот почему! — с неожиданной для такого хрупкого мальчика ненавистью сказал Юра.

Ребята переглянулись. «А, может быть, и в самом деле здесь нам будет легче защищаться, чем в лагере?» — подумал Вова.

Все сошлись на том, что здесь, наверное, будет лучше, чём в лагере, но особенно хорошего ждать не приходится: привезли работать — значит, будут драть три шкуры.

Ребята не заметили, как на дворе снова появилась Эльза Карловна, рядом с ней — седой старик с трубкой во рту, а немного поодаль — какой-то хромоногий человек помоложе. Старик внимательно оглядывал ребят старческими мутными глазами. Его мясистый нос с горбинкой свисал над верхней губой и, казалось, касался мундштука трубки.

Вы путит рапотать фсё, што покажет мой папа. Жить путут фее там,— Эльза Карловна указала на высокое, типа каланчи, каменное здание в глубине двора и, повернувшись, направилась к дому.

Хромоногий светловолосый человек, которого Эльза Карловна назвала Максом, тоже вглядывался в лица ребят. Одет он был бедно: тёмно-синий сильно поношенный костюм, разбитые грубые ботинки и смятая кепка.

Макс — батрак Эльзы Карловны. Несмотря на высокий рост, широкие плечи и крепкие, узловатые руки, он похож на человека, только что вышедшего из больницы. Морщинистое, бледное и унылое лицо, усталые глаза, согнутая спина — всё это говорило о непомерном, изнурительном труде, сломившем былую силу.

Старый немец сказал что-то Максу, и тот с охотой обратился к ребятам по-русски, правильно выговаривая слова:

Хозяин велит передать, что вы будете жить все вместе на чердаке. Он предупреждает, чтобы вы соблюдали порядок, бережно относились к имуществу и после одиннадцати вечера не зажигали свет.

Макс говорил старательно, словно боялся упустить хотя бы одно слово, сказанное хозяином. Ребята смотрели на него с удивлением.

Вову подмывало заговорить с Максом, разузнать, кто он, но старик, нетерпеливо подталкивая ребят, повёл их через скотный двор к воротам, над которыми торчала каланча.

Пахло сеном, навозом и затхлой пылью, которая бывает только в старых овинах и скотных дворах.

Поднявшись по высокой лестнице на чердак, ребята очутились в полутёмной каморке с крохотным окошком, выходящим во двор. В каморке не было ни стульев, ни стола, ни кроватей. У тесовой перегородки стояла старая, поломанная кушетка с вылезшими наружу ржавыми пружинами, а у противоположной стены — такой же старый диван с торчащими из пыльной обшивки кусками пакли. В углу валялась старая обувь, какие-то тряпки и прочий хлам.

Указав мальчикам на разбитый диван, старик приложил ладонь к виску и наклонил набок голову. Мальчики поняли: здесь им придётся устраиваться на ночлег.

Старик ушёл. Ребята расселись. Вова и Жора — на диване, Юра и Костя — на кушетке.

Голубятня! — развёл руками Жора.

Юра кивнул:

Только грязнее.

Куда там! У меня дома голубятня была — вся на солнышке. Мама её называла Костиной дачей,— вздохнул Костя.

То — дома, а то — здесь,— примирительно заметил Вова.— Диван наш, а кушетка — ваша. Согласны?

Согласны!.. Ну, так давайте хоть приберёмся.

А чего тут прибираться! — удивился Юра.

Как чего? Подмести пол, пыль с окна стереть, все это барахло убрать подальше и то лучше будет.

Давайте!—и Жора первый принялся за уборку.

Поздно вечером Люся позвала мальчиков ужинать. В клеёнчатых фартуках, засучив рукава, девочки хлопотали у стола и болтали без умолку, стараясь казаться бодрыми.

Ты уже хозяйкой стала? — пошутил Костя.

Почти! — Люся покраснела.

Ты завтра тоже хозяином станешь. Заставят навоз скрести, сено возить, скот поить,— сказал Вова, — вот ты и хозяин.

Над накрашенным маленьким столом тусклым желтоватым светом горела электрическая лампочка.

Ребята сидели, тесно прижавшись друг к другу, не зная, куда девать локти.

Люся подала три эмалированные миски:

Две — для мальчиков, одна — для нас.

Она поставила на стол медную кастрюлю, из которой валил нар. Запахло картофелем. Все невольно открывали рты и облизывали сухие губы, жадно глядя на миски, в которые Люся начала разливать приготовленный ужин. Похлёбка была тёмная, жидкая. Хлеб, к удивлению всех, оказался не чёрным, каким кормили в лагере, а тёмно-жёлтым. Твёрдую, как кирпич, крохотную буханку разрезали тонкими ломтиками и положили на середину стола. Вова, рассматривая кусок хлеба, удивился: