Samsonov Semen - Po tu stornu

Ну, уж хуже не будет! — покачал головой Андрей.

Кто знает! А вдруг там ещё хуже? Что мы тут можем знать! Толя тоже ничего не знал о том, где смерть ждёт его. Только успел обрадоваться, что умыться дали, а вот видишь, нет уже больше нашего Толи...

Ребята утихли. Снова охватила их тоска и страх за будущее.

Ну, нам пора. Прощайте, ребята! — сказал, наконец, Вова.

Прощайте!

До свиданья!

Может, встретимся ещё!

Может, и встретимся!

Если раньше нас домой попадёте,— сказал Андрей Вове,— смотрите, не забудьте рассказать о нас. Узнайте, как называется этот лагерь. Пусть скорее наши приходят.

Ладно, скажем,— ответил Жора, как будто он и в самом деле уже отправлялся домой.

Вова добавил:

Ты, Андрей, не падай духом, держись ближе к хорошим и смелым ребятам.

Конечно,— согласился тот.

Андрей поглядел на Вову тревожно. «А что, если советские войска раньше освободят нас из лагеря, а их сейчас увезут неведомо куда и они даже не могут оставить ни адреса, ни следа, где их искать»,— подумал он.

Ребята вышли во двор задумчивые и мрачные.

Войдя в барак, Люся и Шура объявили, что они уезжают.

Как это уезжаете? Куда? — посыпались вопросы.

Сами не знаем.

И скоро? — спрашивали насторожённые девочки.

Вот пришли за вещами.

Ах, если бы домой! — горько вздохнула Лия.

Как бы не так!..— усмехнулась Шура,—Куда-то на работу.

Но всё-таки всем — и остающимся и уезжающим — казалось, что там, куда едут Шура и Люся, будет лучше. Хоть немножко, да лучше. Потому что так плохо, как в лагере, нигде не может быть,— думали они.

А мы остаёмся, несчастные!— глухим голосом сказала Аня. Она была подавлена.

Прощаясь с девочками, Люся заплакала. Тяжело было покидать подруг, которые оставались в этих мрачных сараях. Шура тоже расстроилась и впервые при всех всплакнула, закрывая лицо ладонями.

Девочки тоскливым взглядом проводили Шуру и Люсю до самых ворот. Мальчики уже ждали их. Жора приветливо улыбнулся и сказал:

Складывайте вещи вместе. Теперь не потеряются.

У ворот стоял часовой. Он смотрел на подростков, которых продали в рабство, и не понимал причины их радостного возбуждения.

На площадке лагеря несколько раз ударили по куску, рельса: бум... бум... бум... Глухой, тяжёлый звон расплывался по округе. Это был сигнал к сбору на обед.

Глухой и неприятный звон заставил ребят переглянуться. Всем хотелось как можно скорее уйти из этого страшного места. Сначала — уйти, а там видно будет. «Главное, что мы вместе, и теперь нас никто не разлучит»,— думал Вова.

В ИМЕНИИ ЭЙЗЕН

Открытая грузовая машина мчится по широкой асфальтированной дороге. Мелькают ярко-зелёные поля, сосновые, аккуратно посаженные перелески. Воздух чистый и свежий. Ребята с наслаждением дышат полной грудью.

Хорошо!

Что ты сказала?

Я говорю, как хорошо на просторе,— мечтательно отвечает Шура. Она даже порозовела за какие-нибудь полчаса пути.

Да, хорошо!— улыбается Люся,— Я глотаю воздух, и мне всё кажется мало. Только голову немножко кружит и под ложечкой от голода сосёт. Ну хоть бы крошечку, хоть чего-нибудь поесть!

Вот приедем — и покушаем.

Сразу, как приедем, так и за стол?— лукаво улыбается Жора.

Можно и сразу,—серьёзно отвечает Вова.

Дожидайтесь!— возражает сероглазый мальчик-крепыш.

Их семь человек: Шура, Люся, Аня, Жора, Вова и двое незнакомых пареньков, отобранных из соседнего барака.

Первые километры ехали молча, отдыхая от пережитых за день волнений, наслаждаясь свежим воздухом, солнцем, а главное — кажущейся свободой: охраны в кузове не было. Потом ребята оживились, заговорили наперебой, стараясь перекричать свист ветра и рокот мотора. Только Аня держалась в сторонке. Она всё ещё не могла придти в себя от неожиданной перемены.

Всего час назад, проводив Шуру и Люсю, Аня упала ничком на нары с горьким рыданием, вздрагивая всем телом. Ей хотелось кричать от обиды на самоё себя, и Аня шептала, стиснув зубы: «Ну почему я такая слабенькая, робкая?.. Они вот добились, ушли на волю, а я так и останусь в этом страшном бараке...» Потом Аня нервозно поднялась, вытерла слёзы и, не соображая, зачем она это делает, начала лихорадочно запихивать в мешок свои вещи.

Внимание её привлёк спор за дверью барака. Слышался неуверенный голос коменданта и гневный бас толстой немки.