Samsonov Semen - Po tu stornu

День выдался жаркий. Нещадно палило солнце. В прозрачном воздухе над землёй дрожали серебряные паутинки. Пахло болотной гнилью. Несмотря на жару, в воздухе тучами кружились комары. В пасмурные дни, и особенно по ночам, от них нигде не было спасения. Тело каждого было изъедено и расчёсано до крови, а в этот тихий знойный день муки невольников усилились томительным ожиданием.

Кончилась так называемая баня, и всех выстроили для унизительного осмотра. От нестерпимой духоты у многих кружилась голова, темнело в глазах.

Вова и Жора тихо перешептывались, поглядывая на ворота лагеря. Там, за колючей изгородью,— свобода. Вова не мог, да и не хотел об этом забыть и снова подумывал о побеге. Толя будто ничего не слышал. Он стоял в первом ряду, молчаливый, угрюмый. Его пошатывало, ныла плохо сраставшаяся кость руки. Он ещё продолжал болеть, но на смотр ему приказали выйти.

Вобла плывёт!— сказал Вова.

Все, кто услышал эти слова, подняли голову и посмотрели в сторону ворот. Воблой ребята прозвали коменданта лагеря.

Действительно, Штейнер не шёл, а плыл. Тощий, длинный, в сером костюме, сшитом на военный лад, с железным крестом, в начищенных хромовых сапогах с какими-то негнущимися голенищами, он было похож на оловянного солдатика. Поднявшись на подмостки, комендант заложил руки за спину и застыл на месте. Только голова его медленно поворачивалась на длинной шее. Штейнер придирчиво оглядывал собравшихся на лагерном дворе. И с каждой секундой выражение довольства сходило с его лица. Наконец, резко повернув голову туда, где стояли инструктора, охранники и полицейские, Штейнер поманил кого-то.

Коротконогий, коренастый, но юркий Глайзер в три прыжка оказался рядом со Штейнером.

Бездельники! Дармоеды!— визгливо крикнул комендант.— Я приказал приготовить их, а вы что выставили напоказ? Что?

Мы заставили их помыться, господин лейтенант,— растерянно сказал помощник.

Почему, я вас спрашиваю,— продолжал Штейнер, не слушая Глайзера,— почему они стоят, как распаренные? Почему вы не заставили их привести себя в надлежащий вид, переодеться?

Господин лейтенант, мы не догадались,— сознался коротконогий.

Переодеть!

Так точно, переодеть!

Всем надеть чистое. У кого нет — оставить в бараках, и пусть не высовывают рыла... Вы поняли, Глайзер?

Так точно!

И сейчас же дать команду на зарядку. Они должны иметь бодрый вид. Вы понимаете, Глайзер, мне нужно показать товар лицом...

Штейнера заботила мысль о том, как взять подороже за каждого подростка, которого он продаст фирмам или частным лицам. Сделка сулила солидный барыш. «Пока доставят добавочный инвентарь и машины для добычи торфа, я прекрасно могу использовать лишних шалопаев и лодырей на стороне,— размышлял комендант.— Но, конечно, если они будут выглядеть так, как этот, например,— взгляд Штейнера упал на Толю,— то кто же их возьмёт?

Глайзер подал команду. Её подхватили инструктора:

Шагом арш!

— От-ста-вить!

— Шаг назад!

— Как шагаешь, свинья!—раздавалось всюду.

Слышался тяжёлый топот ног по раскалённому солнцем гравию и шумное дыхание ребят, изнемогающих от зноя.

Взгляд коменданта привлекла группа мальчиков, стоявших около двенадцатого барака. Штейнер не спеша сошёл с подмостков и направился к ним:

Что произошло?

Балбесы, господин комендант,— отвечал надзиратель.— Ничего не понимают, как скоты.

Не понимают? А вы на что? — язвительно спросил: Штейнер.— Вы-то понимаете, что нужно делать в таких случаях?

Надзиратель смутился и не ответил.

Штейнер шагнул к Толе, который стоял, опустив голову, и царапал гравий носком рваного ботинка.

— Как стоять!

Толя вздрогнул, поднял голову, вытянулся.

Шагать вперёд!

Толя сделал шаг и замер.

Шагать туда!— указывал Штейнер рукой назад.— Почему ты шагать с правой нога?

Я... я ошибся.

О-о... ошипся!.. Почему ты ошипся? Много русский лень?

Худое, жёлтое лицо Толи покрылось каплями холодного пота. Он хотел сказать, что болен, но ясно понимал, что оправдываться бессмысленно.

Штейнер слегка нагнулся, вытянул длинную, покрасневшую шею, присел, поднялся и сказал:

Так давай...

«Айн, цвай! Айн, цвай!—отсчитывал Штейнер в такт приседаниям Толи. На пятом или шестом приседании у Толи потемнело в глазах, подкосились ноги, и он, покачнувшись, беспомощно опустился назад. Но всё-таки Толя не упал и, оттолкнувшись здоровой рукой от земли, снова с трудом поднялся. Ребята с жалостью и тревогой смотрели на Толю, а он едва держался на ногах, покачиваясь из стороны в сторону, тяжело дыша. Из задних рядов вырвалось: