Виктория Токарева - Талисман

Шла география.

Учитель по географии Лев Семенович рассказывал о климатических условиях.

Дюк слышал каждый день по программе «Время», где сейчас тепло, где холодно. В Тбилиси, например, тропические ливни. В Якутии высокие деревья стонут от мороза. Встать бы под дерево в своей стеклянной куртке. Или под тропический ливень — лицом к нему...

— Дюкин! — окликнул Лев Семенович.

Дюк встал. Честно и печально посмотрел на учителя, глазами прося понять его, принять, как принимает приемник звуковую волну, Но Лев Семенович был настроен на другую волну. Не на Дюка.

— Потрудитесь выйти вон! — попросил Лев Семенович.

— Почему? — спросил Дюк

— Вы мне мешаете своим видом.

Дюк вышел в коридор. На стене висели портреты космонавтов. Гербы союзных республик.

Дюк постоял какое-то время как истукан. Потом прислонился к стене и съехал, скользя по ней спиной. Сел на корточки.

Из учительской с журналом в руке шла Маша Астраханская. Ее лицо светилось. Она двигалась, как во сне,— на два сантиметра над полом. Это счастье несло ее по воздуху.

Как она умела сливаться со своим состоянием! Дюк видел ее несчастной из несчастных. Теперь — самой счастливой из людей: А поскольку Виталька — гарантное несчастье, то она скоро вернется в прежнее состояние, и мелкие слезки снова покатятся по ее лицу, брови опять станут красными, а лоб в нервных точках.

Она будет перемещаться из счастья в горе и обратно. Может быть, это и есть любовь? Может быть, лучше горькое счастье, чем серая, унылая жизнь...

Маша заметила Дюка, сидящего на корточках.

— Что с тобой? — нежно спросила она, как бы пролила на него немножечко переполняющей ее нежности.

— Ничего,— ответил Дюк.

Ему не нужна была нежность, предназначенная другому.

— Полкило пошехонского сыру, полкило масла и десять пачек шестипроцентного молока,— перечислил Дюк.

Продавщица — пожилая и медлительная — посчитала на счетах и сказала:

— Пять рублей шестьдесят копеек.

— А можно я вам заплачу?— спросил Дюк и протянул деньги.

— В кассу,— переадресовала продавщица.

Работала только одна касса, и вдоль магазина текла очередь, как река с изгибами и излучинами.

— Долго стоять,— поделился Дюк и установил с продавщицей контакт глазами.

В его глазах можно было прочитать: хоть вы и старая, как каракатица, однако очень милая и небось устали и хотите домой,

Когда на человека с добром смотришь и нормально с ним разговариваешь, не выпячивая себя, не качая прав, то легко исполняется все задуманное и не обязательно для этого быть талисманом. Добро порождает добро. Так же, как зло высекает зло.

Продавщица посмотрела на тощенького, нежизнеспособного с виду мальчика, потом обежала глазами очередь в кассу. Совместила одно с другим — мальчика с очередью — и сказала:

— Ну ладно. Только без сдачи.

Дюк положил на прилавок пять рублей шестьдесят копеек. Продавщица смела деньги в ладонь. Из ладони — в большой белый оттопыренный карман на халате. И перевела глаза на следующего покупателя. На усохшую, как сучок, старуху.

— Пятьдесят семь копеек. Без сдачи,— сказала старуха и положила деньги на прилавок.— Пакет сливок и творожный сырок.

Когда Дюк выходил из магазина, волоча в растопыренной авоське десять треугольных маленьких пирамид, торговля в молочном отделе шла по новому принципу, минуя кассу, в обход учета и контроля.

Хорошо это или плохо, Дюк не задумывался. Наверное, кому-то хорошо, а кому-то плохо.

В дверях он. столкнулся с Ларискиной мамой соседкой тетей Зиной — той самой, у которой он не хотел бы родиться.

— Куда это ты столько молока тащишь? — удивилась тетя Зина.

— А мы из него домашний творог делаем,— объяснил Дюк.— Мама утром только творог может есть.

— Молодец,— похвалила тетя Зина.— Маме помогаешь. Бывают же такие дети. А моя только «дай» да «дай». Сейчас магнитофон требует. «Соню». А где я ей возьму?

Дюк не ответил. Нижняя пачка треснула под давлением верхних девяти, и из нее тонкой беспрерывной струйкой потекло молоко, омывая правый башмак.

Дюк отвел руку с авоськой подальше, струйка текла на безопасном расстоянии, но держать тяжесть в отведенной руке было неудобно.

— Саша, говорят, что ты... это… забыла слово. Ну, навроде золотой рыбки.

— Кто говорит? — заинтересовался Дюк.

Путь распространения славы был для него небезразличен.

— В школе говорят.

Дюк догадался, что Виталька сказал Маше. Маша — Лариске. Лариска тете Зине. А той только скажи. Разнесет теперь по всей стране, В «Вечерке» напечатает, как объявление.