Валерий Воскобойников - Всё будет в порядке

Володя приостановился, повернулся на этот зов. И в это мгновение небо озарилось яркой космической вспышкой, а потом рассыпалось на тысячи искр и всё вокруг потемнело.

Дальше он уже ничего про себя не помнил, не знал. Ни Шуркиных криков, ни милицейского свистка, ни топота ног…

Ему было никак не проснуться. Он слышал рядом голоса. Порой эти голоса говорили про него, про Володю, даже были знакомыми. Только он не различал их. Услышит на минуту, почувствует страшную боль внутри головы и снова исчезнет, как будто и не существует.

Он проснулся оттого, что кто-то рядом плакал. И открыл глаза. Вокруг были чужие стены, сам он лежал на чужой кровати, в комнате было темно, а в окно светил фонарь. Рядом, на другой кровати, почему-то плакал Шурка, и голова его была забинтована.

– Шурка, ты чего? – спросил Володя и удивился слабости своего голоса. И тут же по запахам догадался: в больнице они, вот где. – Шурка, мы в больнице, что ли? Под машину, что ли, попали? Ты чего, Шурка?

А Шурка повёл себя странно. Он ещё раз всхлипнул, как бы по инерции, а потом приподнялся, посмотрел на Володю, как бы не веря, что это он, и потому вглядываясь, и вдруг закричал необыкновенно радостным голосом:

– Анатолий, Анатолий, он в себя пришёл, зови дежурного!

И тут же в тёмном углу кто-то вскочил со стула, едва не упав, и зажёг свет. Это был Анатолий.

А Шурка, смеясь, повторял:

– Я же говорил, что он сегодня оживёт! Правда, Володя, ты ведь ожил, ожил?

А у Володи снова от этих криков, шума, внезапного электрического света страшно заболела голова, но, чтобы обрадовать и Шурку, и Анатолия, он насильно улыбнулся и подтвердил:

– Я ожил, да. Я ожил.

Он лежал, прикрыв глаза, а Шурка рассказывал ему про какую-то драку, о которой он, Володя, совсем ничего не помнил.

– Ты же меня специально услал, да? Специально? Я сначала не догадался, а потом понял. И сразу назад. Разве я могу тебя бросить. А ты уже был там, один против трёх. Я подбегаю, а они тебя – трубой. И мне тоже этой же трубой слегка вмазали, видишь? – и он с гордостью показал на повязку.

– Потом, потом расскажешь, – сказал Анатолий, увидев, что Володя снова лежит с прикрытыми глазами. – Напугал ты нас всех. Как ты сейчас, Вовик?

– Хорошо. – Володя едва прорвался сквозь жуткую боль в голове.

– Мы тут около тебя все передежурили – и мама твоя, и Зинаида, и майор. Ты больше так сознание не теряй, не уходи. Слышишь? Ты нам всем нужен. Слышишь? Ты нужен всем!

А Володя как раз собрался снова уйти, провалиться в темноту, потому что невозможно было дальше терпеть эту боль в голове. Но Анатолий взял его за руку, и от его руки шли тепло и покой. Покой постепенно стал вытеснять боль, и скоро Володя задремал. А когда вошёл встревоженный врач, Анатолий тихо объяснил ему:

– Он очнулся, а сейчас просто спит. Теперь уж всё будет в порядке.

– Я же говорил, что выживет, – радостно проговорил врач. – Лобачевским, может, и не станет, но жить будет.

Эти слова донеслись до Володи словно из тумана.

«А я и не собирался Лобачевским. Это Шурке надо, а мне – просто человеком», – подумал он и хотел даже сказать вслух, но вместо этого окончательно провалился в сон.