Михаил Глазков - Горюч-камень [Повесть и рассказы]

— Ладно, пойдем, — нехотя согласился Петька, которого так и распирало нетерпение поскорей пожевать пряников и свистком натешиться.

Пригнувшись, подкрались к плетню, выглянули и обомлели. Уварушка сидел на телеге и тихо плакал, утирая грязной ладонью слезы. Словно ножом полоснула ребячьи сердца жалость. Стыд опалил щеки полыхнувшим жаром. С минуту ребята сидели на корточках, словно придавленные невидимой тяжестью. Потом бросились со всех ног к речке, к своему тайнику…

— Дядя Увар! Нате вот, мы взяли… из сундучка, — несмело подходя к подводе, через силу выдавил Петька.

Уварушка, к удивлению ребят, незлобиво взглянул на них, сполз с телеги и с какой-то непонятной им осторожностью и любовью, словно он обращался с живыми существами, молча стал складывать высыпанные ребятишками глиняные свистки и прочую всячину в сундучок. Правда, после этого случая Уварушка с месяц не показывался в Казачьем и в проулках долго не раздавалось его хрипловатого и такого жданного всеми зова: «Тряпки, кости, старые калоши собираю!..»

Посидев на берегу речки, перебрав в памяти недавние события — похищение подсолнухов, горький плач Коновалихи и слова соседки о том, что Леньку, сына ее, на войне убило, — Мишка поднялся с твердым намерением немедля искупить свою вину перед несчастной старушкой. Он пока еще не представлял себе ясно, что сделает, но что сделает ей добро, он знал точно.

Пока шел к дому — надумал: натрясу-ка я ей анисовки — у нее ведь сада своего нету, значит, нет и яблок. Лучше бы грушовки — она слаще, но грушовка уже сошла.

Залезть на яблоню и тряхнуть пару огрузлых веток — минутное дело. На траву посыпались с гулким стуком краснобокие плоды. Мишка снял рубаху и, связав рукава, стал подбирать в нее яблоки.

В хату Коновалихи он идти побоялся. Шагнув осторожно в сени, Мишка высыпал яблоки на земляной пол возле рундука и вышмыгнул обратно на улицу. На душе стало как-то свободнее и легче.

Ребята целыми днями пропадали в роще. Опоясанные разномастным оружием, они разыгрывали такие баталии, что за версту были слышны их воинственные крики.

Клинок Петька на правах командира взял себе. Севка от обиды захныкал было: ведь это он принес клинок, ему он и должен принадлежать. Но Петька, парадно держась за эфес, сказал:

— Где ты видал, чтобы командир был без сабли? Может быть, скажешь, Чапаев? Да у него, хочешь знать, их штук пять было. Пока он одною белякам головы срубал, ему на голыше другую точили. Понял?! Про это мне палатка рассказывал.

Последнее Петька просто-напросто выдумал. Но тому, что Чапаев имел пять сабель, сам он твердо верил и тем оправдывал в душе присвоение Севкиного клинка.

Чтобы в какой-то мере смягчить обиду друга, он расщедрился и вручил ему одну гранату. Настоящую, с запалом. Севка робко потрогал ее металлический кожух, таящий в себе сто смертей, и, боясь показаться друзьям трусом, небрежно заткнул гранату деревянной ручкой за пояс.

— Вот бы рвануть? — вслух помечтал кто-то.

— А что? — подхватил Петька. — Может, и правда бросим одну в Воргол? Для тренировки.

Петькина идея пришлась всем по душе.

…У излучины реки, где один берег был высокий, густо поросший лозняком, а другой — пологий, с песчаной отмелью, над водой вились зеленокрылые стрекозы. Где-то в пышных зарослях рощи заливалась иволга. Царила знойная тишина, какая бывает перед грозой. Воргол лениво катил к югу свои прохладные воды.

Сюда-то и пришли мальчишки. Они как-то сразу вдруг посерьезнели.

Петька обследовал местность, ища укрытие для товарищей.

— Всем сюда! — властно скомандовал он, указав на большую воронку от бомбы.

Ребята мигом исполнили его команду.

Петька достал из кармана гранату, зачем-то повертел ее в руках и оглядел реку. По-прежнему спокойно и деловито порхали над водой стрекозы, тишину дня нарушало лишь кваканье лягушек.

«Сейчас вы у меня, голубчики, понюхаете пороху, — подумал Петька. — А то сидите себе под корягами и не знаете, что на земле война».

Петька прижал большим пальцем правой руки предохранитель, а левой — раз! — с силой рванул чеку. Размахнувшись, он, насколько хватило сил, бросил гранату и ничком упал в траву.

Над водой ахнуло, и троекратно повторенное эхо покатилось вверх и вниз по течению. Осколки крупным горохом секанули по лозинкам. Видно, граната взорвалась, не долетев до воды.

Первым из воронки колобком выкатился Семка. В его глазах еще таился легкий испуг, но была в них и зависть к вожаку. Как это он ловко!