Михаил Глазков - Горюч-камень [Повесть и рассказы]

— Как в ширковых машках, хоть на выштавку! — залился хохотом Дышка.

— Нечего сказать, выполнили боевое задание… — ухмыльнулся недовольный Мишка. — Ну, вояки, по домам!

— И охота вам дурью маяться! Кому-то что-то почудилось, а они уж сразу — шпионы!.. Тебя командиры зачем отпустили? Отдыхать. А ты что?..

Мишкина мать варит завтрак, готовясь идти на работу. Бригада возила в поле навоз от коровника. Бригадирка попросила и ребят отложить на время рытье землянки и помочь женщинам.

Распределились по два человека на подводу. Запрягли коров, женщины вилами нагрузили телеги слежавшимся перегноем, и ребята выехали со двора. Мишка с Ленькой ехали на первой подводе. Венька с Семкой, которым досталась медлительная Домнухина корова, начали сразу же отставать, и друзьям пришлось их дожидаться.

— А ты ей, Вень, шештую шкорошть вклюши! — не преминул поддразнить Дышка, ехавший на третьей подводе.

— Ладно там, развякался! Посмотрим, кто обратно с возом быстрее поедет!

— Да уж ты швой паровож ражкочегаришь — не угонимши! — не унимался Витек.

Так с шутками и доехали до Прогона. Здесь их уже ждали колхозницы. Взяв вилы, они мигом разгрузили возы. На сей раз впереди ехали Венька с Семкой. Дорога вела под изволок, и Домнухина корова шла споро, чуя, что идет домой. И Мишка с Ленькой вскоре заметно отстали.

— Ну что, кролики! На буксир что ль взять? — потешался Венька.

— На буксир? Ни за что! Поглядим еще, кто кого! — крикнул Мишка и дернул за вожжи. Коровенка обиженно помотала рогатой головой, но ход прибавила. Венька с Семкой, как ни понукали свою корову, снова оказались позади…

Над селом опустился вечер. Ребята, несмотря на дневную усталость, опять собрались все в Валькином саду. Но только на пырей уже пиджачков не стлали и не ложились. Венька принес с собой отцовскую двустволку, сохраненную матерью на чердаке, он еще днем зарядил ее — патроны тоже оказались в целости и сохранности.

— Сегодня не спать никому! — строго приказал Мишка. — И не разговаривать.

Сидели молча, глядя то на амбар, то на небо, на вчерашнюю звезду.

Каждый думал о своем. Мишка вспомнил отца, довоенное лето, когда они косили в лесу. Это было, пожалуй, самое яркое воспоминание, и к нему он часто возвращался. Отец тогда впервые сказал ему, что человек рождается на земле для того, чтобы работать весь свой век, и судят о нем люди по тому, как он относится к работе. Человек может быть и молчаливым и несимпатичным с виду, но если он трудолюбив, то все это не замечается. Того же, кто и красив с лица и красноречив, но сторонится работы, бежит от нее, как черт от ладана, в народе не то чтобы не любят — презирают, не считают за человека. «У нас в роду не было белоручек!» — с гордостью говаривал отец. У него самого с рук не сходили мозоли. Руки у отца были жестче коры дуба, но когда он брал за плечи Мишку и, прижимая к груди, ласково гладил по голове, не было ничего мягче его рук.

— Гляди, гляди! Швет! — зашептал, толкнув Мишку в бок, Витек Дышка.

Мишка глянул на амбар: щели в двери изнутри осветились таинственным, жутким светом…

Ребята сидели, не шелохнувшись, словно завороженные загадочным видением в ночи. Что бы это значило? Кто там?..

— Ну что будем делать? — вполголоса спросил Мишка у настороженных ребят.

— Шами не жнаем, — ответил Витек.

— Давайте подкрадемся к амбару и крикнем: «Сдавайся!» — предложил Венька.

— Так тебе он и сдался, держи карман шире! — возразил Ленька.

Валек молчал, словно бы предчувствуя что-то недоброе для себя.

— Вот что! — решительно сказал Венька. — Я слежу за дверью, а вы осторожно заходите с обеих сторон амбара и бейте по стенам камнями.

Ребята живо шмыгнули во тьму. Через минуту раздались частые глухие стуки: камни замолотили по бревенчатым стенам. И вдруг тишину ночи вспорола приглушенная стенами длинная очередь автомата. Венька, не заботясь об осторожности, бросился вперед. Мгновенно распахнулась амбарная дверь и из нее рванулась человеческая фигура. Венька нажал на спусковые крючки и полохнул из обоих стволов по метнувшейся тени. Кто-то тяжело рухнул на землю и захрипел.

Валек мигом выдернул из стрехи амбара пучок соломы и зажег его. Темнота раздвинулась, и огонь осветил навзничь лежащего у стены человека, с немецким автоматом, зажатым в скрюченных пальцах. Он уже был мертв.