Любовь Воронкова - Детство на окраине

— Мам, а если этот человек разбойник, то все равно?

— Все равно.

— Ну, а если его бог простит, а он потом опять человека убьет и опять прощения попросит, то простит?

— Какие-то ты неподходящие вопросы задаешь! — сказала мама.

Они вошли в маленькую приютскую церковь. Колокол жиденько позванивал над головой. Народ тихо стоял и молился.

Мама и Соня прошли поближе к алтарю. Запели певчие; чистые печальные голоса приютских девочек заполнили церковь.

— Мам, мам, слышишь? — зашептала Соня, дергая маму за руку. — Вон Саша поет!

— Молчи! — остановила ее мама. — В церкви нельзя разговаривать.

Соня крестилась, когда все крестились. И на колени становилась, когда все становились. Она боялась сделать что-нибудь не так, а то бог увидит и накажет.

Но через некоторое время она опять подергала маму за руку:

— Мам, а можно посидеть на ступеньке?

Мама нагнулась к ней и сердито зашептала:

— Что ты придумала? Кто же сидит в церкви? В церкви нельзя сидеть! Грешно!

— А почему же вон та барыня сидит?

У стены, недалеко от алтаря, молилась барыня в большой черной шляпе с перьями. Около нее стояли две девочки в бархатных капорах с лентами. Они все стояли на красном коврике; Соня видела, как женщина в черной монашеской одежде подстелила им этот коврик. Потом эта женщина принесла круглый венский стул, и барыня среди всенощной уселась на этот стул.

— Ну, барыня одно дело, — ответила мама, — а мы — другое. Ты знай молись. Мы простые люди.

Соня крестилась, а сама думала: а почему они «другое дело»? Значит, бог разбирает? Если это барыня, то пускай посидит, раз она устала; а если простые люди — то им грех. А простые-то люди еще больше устали. Ведь барыня целый день небось ничего не делала, а мама сколько раз коров подоила, и печку истопила, и полы вымыла…

Потом Соню заинтересовали девочки — барынины дочки. Она крестилась, а сама все глядела на них. Старшая стояла строго, не глядя по сторонам. Она лишь на секунду повела глазами на Соню, но тут же отвернулась, спесиво приподняв подбородок. Она словно отстранила Соню своим взглядом на далекое расстояние, и Соня это поняла. Никогда, никогда в жизни она не сможет подойти к этой девочке, заговорить с ней! Соню не подпустят к ней и на десять шагов.

Младшая смотрела приветливей. У нее был немножко вздернутый нос, веселые ясные глаза, ямочки на щеках. Но и она, заметив, что Соня смотрит на нее, окинула ее невидящим взглядом, подтолкнула сестру и улыбнулась. Та только чуть-чуть нахмурила брови.

Тогда Соня почувствовала себя оскорбленной. У бога все равны, но почему те стоят на красном коврике, а Соня и все другие люди стоят на холодных каменных плитах? Она незаметно придвинулась к барской семье и тоже стала на красный коврик. Так, на самый краешек, но все-таки встала.

И тут же, откуда ни возьмись, женщина в черном. Она грубо отстранила Соню:

— Куда лезешь? Для тебя, что ли, постлано?

Соня отошла и прижалась к маме. Ей хотелось плакать.

— Пойдем домой! — начала она приставать к маме.

— Что ты! Вот кончится, тогда и пойдем.

— А когда кончится-то?

— Как тебе не стыдно! Пришла богу молиться, а домой просишься! Как же ты исповедоваться-то будешь?

Казалось, что служба длится без конца. А девочки-приютки все пели и пели. Соне казалось, что она различает нежный и чистый Сашин голос.

«Я-то один раз пришла, да как устала! — подумала Соня. — А Саша каждый день и утром и вечером все здесь стоит и поет!»

Она повернулась, подняла голову и стала смотреть на хоры — а может, она увидит Сашу? Но хоры были завешаны, а мама опять рассердилась на Соню:

— Разве можно к алтарю спиной поворачиваться? Грешно это. Стой смирно!

«Грешно, грешно»! Все время что-нибудь грешно. И Соня почувствовала, что она в церкви не столько замолила свои грехи, сколько заново нагрешила. И очень испугалась: ведь бог-то все время смотрит на нее и все видит!

А как хорошо было выйти на улицу из душной и тесной церкви! Как дохнуло в лицо свежей прохладой, полной неясных веяний весны!

В праздничном настроении она вошла в квартиру и сказала отцу, как всегда говорит Кузьмич, когда приходит из церкви:

— Бог милости прислал!

«Спасибо!» — должен был ответить отец. И тогда все было бы складно и так, как надо.

Но отец усмехнулся и сказал:

— А где же она, эта милость-то? Ну-ка, давай ее сюда! Хоть бы раз посмотреть, какая она бывает! Где она у тебя?