Радий Погодин - Муравьиное масло

— Алмазы, — выбрал Толик.

Утром Толика разбудили чьи-то холодные руки.

У дивана в расстегнутом пальто стоял Петька. В руках он держал свой видавший виды портфель, лицо его было угрюмым.

— Ты чего?.. Случилось что-нибудь?

Петька отвел глаза и кивнул головой на окно. За оттаявшим стеклом медленно кружились крупные хлопья сырого снега.

— Вот тебе и дым свечкой! — растерянно прошептал Толик.

Мишка бросил ведро, стер пот со лба и боком, как вратарь, упал на траву.

— Фу-у… Еще грядка осталась. Польем — и купаться…

Генька молчал. Он лежал на меже и, покусывая травинку, пристально смотрел на желтые огуречные цветы, словно выпытывал у них что-то интересное и очень секретное.

Над поселком, над отвалами дальних шахт, над лесом, синеющим у горизонта, лениво кружились прозрачные разомлевшие облака. Внизу, стиснутая крутыми сланцевыми берегами, шумела на камнях и брызгалась пеной сварливая речка Елаховка. Здесь же, на колхозных огородах, было тихо, только гудели пчелы да изредка далеким эхом долетал крик маневрового паровоза, подвозившего на электростанцию топливо.

— Придумал? — ткнул Мишка приятеля в плечо.

Генька закрыл глаза и процедил, не выпуская изо рта травинку:

— М-м… Н-не мешай…

— Думай быстрее… Скоро такое пекло начнется — голова лопнет. Я вот от солнца каждый день вес теряю. — Мишка ущипнул свою плотную загорелую руку. — Видишь, кожа отстает, будто на два размера больше…

— Есть! — приподнялся Генька. — Давай воду ночью носить, а утром поливай, сколько хочешь…

Мишка почесал лоснящуюся от пота щеку.

— Не подходит… Поспать мы, конечно, успеем… Но какая же это техника! Сегодня ко мне ребята с капусты подошли, говорят: «Крюк ищем, вас с Генькой на буксир брать».

— А ты и рад…

— Я рад?.. Да я сказал, — пусть они этим крюком подавятся…

— Правильно. — Генька наморщил обожженный солнцем лоб. — Мне подумать немножко, я обязательно соображу что-нибудь.

Мишка с надеждой посмотрел на товарища и смущенно пробормотал:

— Генька, ты только сперва за водой сбегай, а то я уже упарился.

Бренча ведром, Генька побежал по уступчатой тропинке вниз, к реке. Вернулся он скоро и завопил:

— Дожили!.. Капустники уже в речку залезли… Купаются. А мы, как самые никудышные…

Мишка встал, пощупал свои бицепсы. Но вопрос был не спорный, и кулаки в этом случае не могли сослужить свою боевую службу.

— Вот польем остатки — и домой… Мне сегодня и купаться чего-то совсем не хочется.

Домой они возвращались скучно. Ветер гнал по тропинке пыль. Было тихо, лишь иногда робко стрекотали кузнечики.

— Тс-с… Слышишь? — вдруг остановился Генька.

— Слышу… Капустники на речке орут.

— А журчит, слышишь?

— Это тебе солнцем затылок напекло… Теперь до самого вечера журчать будет.

— Это тебе напекло, — рассердился Генька. — Прочисти уши. Здесь где-то рядом журчит.

Мишка прислушался. Скоро и он ясно различил тихое журчание.

— Это на шоссейке.

Солнце уже поднялось высоко и пекло так, что казалось, вот-вот закипит, заклокочет воздух над красным от клеверного цвета лугом. Ребята быстро взобрались на небольшой откос, перепрыгнули через какой-то дощатый настил и, оказавшись на раскаленном асфальте, заплясали, обжигая голые пятки.

Вдоль шоссе, соединяющего поселок с железной дорогой, тянулась длинная, крытая досками канава. В ней шумела вода. Ребята долго искали щель, чтобы заглянуть под настил, но доски были плотно пригнаны и крепко прибиты гвоздями. Наконец Мишке удалось приподнять одну из досок.

— Грязная, — разочарованно протянул он.

— Дай-ка мне, — оттолкнул его Генька. — Это она в темноте грязной кажется… Мутная просто. — Он поплескал воду рукой, посмотрел капельки на свет и даже лизнул языком. — Натуральная вода; это с электростанции отходы из котлов. Они в Елаховку текут.

— А вдруг они ядовитые? — проворчал Мишка.

Генька даже сел от неожиданности.

— Факт, ядовитые, — настаивал Мишка. — Иначе зачем канаву досками заколотили?

Генька глянул по сторонам, потом решительно поднял доску и, зачерпнув пригоршню воды, стал медленно пить.

— Чего ты?.. Брось! — Мишка схватил его за руку. Но Генька быстро проглотил воду и, плотно сжав губы, сел на горячие доски. Мишка смотрел на него растерянно. Друг ведь самый лучший… Четыре года вместе — и вот, может быть, сейчас…