Теодор Вайсенборн - На пороге надежды

- Боксер - молитву!

Молчание.

Удивленный взгляд, затем еще раз:

- Боксер - молитву! - Голос звучал резче, с едва уловимой угрозой.

Йоген молчал, лица остальных напряглись. Казалось, что ребята втянули головы в плечи, как при внезапном ураганном порыве или при грозящем ударе.

- Ты меня не понял, Боксер? Ты должен прочитать застольную молитву! - Голос уже звучал на пределе, что было испытанным оружием, которое пускалось в ход в тех случаях, когда следовало сломить сопротивление.

Еще какое-то мгновение Йоген колебался, но чувствовал, что остальные, не решаясь повернуть к нему голову, наблюдают за ним уголками глаз, что они с волнением ждут, сделает ли он в действительности то, о чем говорил накануне, или же это было простым бахвальством. Если сделает, то порвет отношения со Шмелем окончательно, это как дважды два. Если не сделает, то прослывет трепачом и трусом, в этом тоже не было ни малейшего сомнения. И вот Йоген, облизав пересохшие губы, сказал ясно и четко:

- Гав, гав!

Несколько секунд стояла гробовая тишина. Потом кто-то прыснул, но тут же, испугавшись, осекся.

- Я, наверное, плохо расслышал? - вопросил господин Шаумель. - Что это было?

- Гав, гав, гав! - повторил Йоген, но уже враждебно, вызывающе, агрессивно - сигнал, который подхлестнул остальных.

Раньше всех яростным лаем к нему присоединился Свен. Пудель тявкал, Коккер скулил, Пинчер визжал, Дог гавкал, Такса выл, а остальные поддерживали как умели. Стоял чудовищный гвалт, будто на псарне заходилась от ярости свора осатаневших собак. При этом подростки не трогались с места, все так же держа руки на спинках стульев. В первую минуту на некоторых лицах блуждала кривая усмешка, но потом она пропала - лица исказились ненавистью и злобой. Ребята скалили зубы, они рычали и лаяли, чуть наклонив головы вперед, впившись глазами в воспитателя. А тот побледнел, на какое-то время растерялся, не зная, как себя вести, но потом взял себя в руки и крикнул:

- Тихо! Немедленно прекратить! Уймитесь вы, в конце концов! Сказано - прекратить!

Свора не дала себя заглушить, хотя кое-кто и пригнулся, как собака под ударом плетки. Лаем они выражали воспитателю свой гнев, свое презрение, ненависть, протест против постоянного унижения.

Шмель заорал, перекрывая чудовищную вакханалию:

- Всем разойтись по комнатам! Живо! Завтрака сегодня не будет!

Лай притих, совсем умолк. Ребята смотрели на Йогена. Он заварил кашу, он теперь и должен подсказать, что делать дальше.

Йоген подсказал. Он не чувствовал ни малейшей растерянности. Ребята не бросили его! Все поддержали, как один! Что теперь Шмель им сделает?

- Завтрака не будет? - спросил Йоген, растягивая слова. - Кто это сказал? - Он сел и начал намазывать хлеб джемом, другие последовали его примеру.

Господин Шаумель схватил первых двух ближе всех к нему сидящих парней, сдернул их со стульев и завопил:

- Вы что - не слышали? По комнатам, я сказал!

Оба подчинились. Господин Шаумель подскочил к следующим. Но тут встал Йоген, держа в руке бутерброд. Он откусил как следует и сказал с полным ртом:

- Сделаем ему одолжение. Дозавтракать можно и там. - После чего вышел, за ним последовали другие.

Господин Шаумель за ними не пошел, и когда ребята собрались в палате - их боевой пыл улетучился.

- Что ж теперь будет, Йойо? - спросил Пудель, и все выжидающе, посмотрели на Йогена.

- А что может случиться? Пусть он сперва придет сюда, а там уж разберемся.

Они сидели на кроватях в напряженном ожидании. Господин Шаумель заставлял себя ждать. Он появился лишь через пять минут, и с ним был господин Катц.

- Что все это значит? - спросил господин Катц строго.

- Это значит, что мы не собаки, - ответил Йоген - и сам удивился своей смелости. - Мы не хотим этого больше терпеть. Мы никакие не Боксеры, Пудели, Терьеры, Таксы, Пинчеры и кто еще там. У нас настоящие имена есть. Хотя бы их господин Шаумель мог нам оставить.

Договаривая последнюю фразу, он подошел к своему шкафчику и содрал с него фото из календаря. Затем принялся за соседнюю фотографию. Рядом с ним был уже Свен, и они мгновенно очистили дверцы шкафчиков от собачьих физиономий.

- Во всем виноват один Йегер, господин Катц, - с нажимом произнес господин Шаумель. - Лучше всего, если мы сначала побеседуем с ним. Остальные просто поддались на его провокацию. Боксер, пройдите в мой кабинет!