Николай Дубов: Беглец

— Вот, — сказал приезжий, — прошу любить и жаловать: Юлия Ивановна. А меня зовут Виталием Сергеевичем, фамилия — Воронин.

— Очень приятно познакомиться, — сказал дед. — Костыря Тимофей Архипович. А это моя Максимовна.

Максимовна вытерла руку о платье, и белая маленькая рука приезжей скрылась в ее красной мясистой лапе, как в толстой вязаной варежке. Тут все стали по очереди подходить и здороваться, кроме, конечно, ребят, потому что кто бы им стал подавать руку…

— Всё, Юленька, договорились, — сказал Виталий Сергеевич, — пойдем теперь посмотрим.

Приезжие пошли с дедом выбирать место, а Юрка, Славка и Митька, конечно, за ними.

За оградой они миновали кучу ржавого железного хлама, яму с гашеной известью. Каждый год перед Первым мая ее раскрывали и красили известкой дом и ограду. Под ногами шуршал уже засыхающий овсюг. Бугор был окутан бледно-розовым дымом — тамариск цвел. Приезжие переглянулись и снова улыбнулись друг другу.

— Ну? — сказал Виталий Сергеевич. — Я не прав? Море рядом, каких-нибудь десять километров персонального пляжа, и эти розовые кусты, и безлюдье, и эти дали…

— Мечта! — сказала Юлия Ивановна. — Лучше нельзя и придумать!

Она переводила взгляд вслед за его рукой. Юрка тоже смотрел туда же и старался понять, чем они восхищаются: Он жил и жил и никогда не думал, красиво здесь или нет. И никто не думал об этом и не говорил. Ни Федор и Нюшка, ни папка с мамкой. Наоборот, все жаловались, как плохо тут жить на отшибе — ни людей, ни магазина, ни клуба. И света нет — сидят при керосиновых лампах, и детям далеко ходить в школу, да еще во всякую погоду. А случись какая беда, надо бежать за четыре километра в Ломовку, потому что ближе никакого жилья нет. До Гроховки, где правление колхоза и телефон, пять километров, а до переправы и все шесть.

Дед и Максимовна не жаловались, но это потому, говорил папка, что у них свой дом в Ломовке и сад, там живет старший сын деда с семьей, а у деда здесь казенная квартира и казенная лошадь, а корова, свиньи и всякая птица свои. В полосе отчуждения он сам хозяин, сеет ячмень для казенной лошади и для своего скота сколько хочет, и на огороде всего невпроворот. Другим он тоже выделяет участки под огород, а сколько они там могут сажать, если целый день работают на дороге и для огорода остаются только вечера да выходной?..

А по-Юркиному, тут совсем неплохо. Конечно, хорошо, если б здесь жили еще другие ребята, было бы веселее, а то всего — он, Славка да Митька и Ленка. Ну, Митька еще маленький, а Ленка вообще не в счет. Ничего, им и вдвоем со Славкой неплохо. От Ломовки до моря километра два, по жаре не очень набегаешь, и ломовские ребята редко когда и купаются, а здесь море — вот оно: огород, дорогу перешел — и купайся хоть каждые пять минут. Они и купаются. Непрерывно. Все лето. И рыбу лови хоть в лимане, хоть в море, и крабов. А в степи выманивай тарантулов, «выливай» сусликов в норах, ищи птичьи гнезда… А море, сколько оно всего выбрасывает! Ну, не так уж часто, а все-таки… Нет, Юрка не хотел бы жить в Ломовке, хотя там есть клуб и туда иногда приезжает кинопередвижка. Передвижка бывает редко, а танцы — на кой они Юрке сдались? Осенью и зимой там грязь, пока до школы доберешься, весь изваландаешься. А летом пыль, и раскаленный ракушечник домов, и вонючая вода в рытвине, что идет от копанки — глубокого колодца в конце улицы. Вода там все время подтекает из железного резервуара, а утекать ей некуда, она так и стоит в извилистой канаве через всю улицу и гниет. И Ломовка далеко от дороги, там когда-никогда заедет новый человек, все одни и те же люди, что сегодня, что завтра, что через год. А их дом у самой дороги. И сколько, какие только машины не пролетят мимо за день! Раньше они шли круглые сутки, а когда пересыпь на Донгузлаве перекопали и сделали переправу, ночью машины ходить перестали — ночью переправа не работала. Это и лучше, все равно их в темноте не увидишь, только фары слепят.

Конечно, в школу ходить далеко. Летом еще можно на велосипеде, а вот осенью и зимой, когда грязь, на велосипеде не разъездишься. Но и тогда, если, например, утром едет Сенька-Ангел, хоть на бортовой, хоть на молоковозе, он обязательно остановится и сигналит, пока они не прибегут.

— Давай, давай скорей, солдаты! Не ломай мне график! — кричит он им.