Василий Кондрашов - Рыжий - не рыжий

Каким же чужим показался себе Андрей, когда закрыл дверь директорского кабинета. Вроде те же знакомые девчонки и мальчишки, подпирая спинами стены школьного коридора, панически зубрят в перемену недоученные уроки, проходят усталые преподаватели с журналами и учебниками под мышкой. Все они останутся здесь, а он уйдет. И от этого становилось тоскливо и одиноко.

После разговора с директором прошло довольно много времени, но ни Спиридон Иванович, ни директор не напоминали о нем, и Андрей по-прежнему продолжал учиться в школе. Его не страшила работа, но лишь та, которую он знал или наблюдал со стороны. А походя только и увидишь, как вагонные слесари не спеша идут вдоль длинного железнодорожного состава и постукивают молоточком по чугунным колесам, чтобы не про-пустить трещины в них; или наблюдаешь работу грузчиков на складах да еще стрелочниц. Как же все это скучно и неинтересно. Другое дело - завод! В последнее время Андрей замечал, как все чаще и чаще какая-то таинственная, еще не осознанная сила тянула к нему, и все не решался признаться себе в этом. Возможно, боялся. Проходя городскими улицами, иногда он будто случайно сворачивал к заводу и шел вдоль его нескончаемого каменного забора, словно старался привыкнуть к этой громадине из корпусов с арочными крышами и высокими трубами, уходящими в небо. А на следующий день, утром, едва протерев глаза после сна, он отыскивал глазами портфель возле стола и думал, что вот снова возьмет его и отправится в школу. А мать тем временем не знает, как растянуть на месяц свою зарплату. Андрей не раз замечал, что чай в ее стакане не всегда был достаточно сладким. Мать сваливала на зубы - болеть, мол, стали, но Андрей-то знал, как они у нее болят…

Он взял книгу и лег на диван. Взгляд его скользнул по стене, оклеенной светлыми обоями, и остановился на фотографии отца. В черном костюме, с галстуком, скуластый, он выглядел несколько неестественно. Андрей помнил его в жизни не очень строгим. Только глаза, глубокие и серьезные, остались теми же. Вот и теперь они смотрели на него открыто и упрямо, будто спрашивали: «Бросил, значит, учиться? Думаешь неучем за станок встать или за баранку сесть? Шалишь, брат! Скоро и шоферам высшая наука потребуется!»

Андрей отвернулся.

Скрипнула дверь, в комнату кто-то вошел. По радостному Светкиному возгласу Андрей понял - мать. Вот сейчас она подойдет, добрая и тихая, станет сразу теплей и легче. Нет, нет! Тяжелей! Ведь ей нужно рассказать обо всем! Вот сейчас пронесет она в шифоньер толстый пуховый платок-подарок отца к Октябрьскому празднику - и, как всегда, скажет сыну, утопив прохладные огрубевшие пальцы в его спутанных волосах: «Ты бы причесался, сынок. В школе не ругали?» Она почему-то всегда думала, что его ругают преподаватели, хотя он уже и не помнит, когда в последний раз получал двойку.

- Ты почему не в школе? - совсем рядом раздался негромкий удивленный голос матери.

Андрей встал, высокий, поникший, и, не глядя на мать, пробормотал:

- Ушел я… Работать пойду,- сдвинул брови у переносицы и отвернулся.

Мать встрепенулась, руки ее, словно хороня что-то дорогое от надвигающейся беды, взлетели к груди.

- Тебя исключили? - спросила она, все еще с надеждой глядя в затылок сына; а вдруг ослышалась, вдруг сын просто шутит с ней?

- Скажешь тоже,- с обидой, не поворачиваясь лицом к матери, ответил Андрей и торопливо, опасаясь, как бы не перебили, зачастил: - Понимаешь, мама, я уже взрослый, помогать буду. Тебе трудно одной без папы…

- Что ты, сынок! - испуганно запротестовала мать, и на глазах ее показались слезы.- Ты должен вернуться в школу! Отец не простил бы нас!..

- Работать пойду,- тихо, но упрямо сказал Андрей и осторожно высвободил руки.

Наверно, впервые мать услышала в его голосе жесткие нотки. Сын стоял насупленный, раскрасневшийся от волнения и с жалостью глядел на мать, на ее шершавые» в ссадинах руки, на землистые морщинки возле глаз. А какой она казалась красивой и молодой, когда был жив отец!

- Не плачь, мам… Я буду учиться. В вечерней…

Около дивана, прижавшись спиной к стене, стояла

Светка и молчаливо прислушивалась к разговору. Мать попросила ее пойти погулять на улицу и все ждала, пока она оденется и выйдет. Увидев дочь через окно, мать снова вскинула глаза на сына, но в этот момент кто-то грузный и тяжелый, громыхнув дубовой дверью и поскрипывая половицами, затоптался возле вешалки.

- Эй, хозяйка! Дома, што ль?

- Дома,- наскоро вытирая слезы ладонью, ответила мать и пошла на кухню.- Проходи, Федор.