Владимир Добряков - Недолгие зимние каникулы

Я опять засомневался:

— Что-то уж слишком просто.

— Но это и хорошо, что просто.

— Марина, а слушай, что я придумал! — Алеша весь сиял. — Установим на балконе мощный рефлектор, а перед ним круг из разноцветного целлофана. Круг поворачивается, а елка то красным светом освещается, то зеленым, то синим. Еще у меня желтый где-то был. Поищу сейчас…

— А когда елку будете устанавливать? — спросил я.

— Сегодня. Правда, Лень? Ждать некогда, завтра — Новый год.

Алешу-то незачем было спрашивать. Если Марина «за», разве он будет «против»?

— Сейчас пообедаем и начнем.

И меня вдруг охватило нетерпение.

— Я тоже пообедаю и прибегу.

— А как же — 18.00? — спросила Марина.

— Да ну, — махнул я рукой, — не пойду, и все.

— Обожди, тут надо разобраться, — сказал Алеша. — Ты член какого клуба? Нашего или Грекиного?

Такой вопрос мне показался просто оскорбительным.

— Да ты что, спятил! Конечно, вашего, то есть нашего.

— Обожди, не лезь в бутылку. Я и сам знаю, что нашего. А раз так, то что из этого получается? Получается, что ты, как настоящий разведчик, должен нейтрализовать их опасные замыслы. Правильно я говорю, Марина?

— Ты, Леня, молодчина! Конечно же, это очень здорово: знать коварные планы врагов и срывать их. Боря, ты представляешь, какая благородная миссия ложится на тебя?

Я уже все понял. Понял и то, как это будет трудно и опасно.

— Ой, как интересно! — совсем по-девчоночьи восхитилась Марина.

Что верно, то верно — интересно. Попробовать, что ли? А-а, была не была! Я отдал честь Алеше, потом Марине и четко доложил:

— Задание принято.

Мне бы наверняка не избежать маминых нотаций за то, что вовремя не явился на обед. И потому я, как только открыл дверь, сразу же смиренно сложил на груди руки:

— Мама, не ругай! Готов немедленно искупить вину и, если обед окажется из тринадцати блюд, то все равно слопаю его и попрошу добавки.

И мама не стала ругать меня, лишь головой покачала:

— Комендант.

А я и на самом деле проголодался. Обед съел с аппетитом. Тарелку из-под каши даже языком вылизал, за что Лидушка тотчас раскритиковала меня:

— Так нельзя делать. Тарелки только собаки лижут и кошки. Нам в детском саду говорили.

— А ты зато жадина-говядина!

— Сам жадина!

— Ладно, если не жадина, тогда сними с елки шар и серебряную шишку.

— А зачем?

— Отнесу на другую елку и повешу.

— Хитрый!

— А говоришь, не жадина.

— И пусть. Не отдам на чужую елку.

— Эх ты! Несознательная. Та елка посреди двора стоять будет. Ребята украсят ее своими игрушками, а потом станут водить хоровод и во всякие игры играть.

— И я хочу.

— А игрушки?

Сестренка подошла к елке, постояла, закусив губы.

— И шар, и шишку?

— Зато завтра отведу тебя на елку. Станцуешь — конфету получишь.

А маме я сказал, что мы решили в Алешином дворе елку поставить для всех. Мама выключила пылесос, которым собиралась чистить ковер, и присела на тахту. Я рассказал, что елку пожертвовала Марина, игрушки принесут дети с их двора, а Климов Алеша делает специальный прожектор, чтобы освещать елку разноцветными огнями, как на сцене театра. А еще сделаем ледяные скамейки, вылепим снежных зверей. Будем устраивать конкурсы, игры, карнавалы. Я так расфантазировался, что глаза у Лидушки засияли, как шары на елке, а мама улыбнулась:

— Что-то наговорил много.

— Это еще мало! Вот приходи завтра вместе с Лидушкой! Сами увидите! — Я накинул в передней пальто и попытался засунуть в карман золотой шар. Шар не лез.

— Зачем же в карман? Раздавишь. Обожди… — Мама принесла прозрачный мешочек, положила в него шар, шишку и, подумав, сказала: — Раз такие грандиозные планы у вас, то, может быть, конфет еще добавить? Какая же елка без конфет?

— Мамочка! — закричал я. — Ты как добрый Дед Мороз!

Сестренка поправила меня:

— Мама — не Дед Мороз, а Снегурочка…

Радостный и довольный, с шумом сбежал я по лестнице и торопливо — в который сегодня раз! — зашагал к дому Алеши Климова. Мне радостно было, что несу в прозрачном мешочке игрушки и конфеты и каждый идущий по улице может видеть, какие это красивые игрушки и какие, должно быть, вкусные конфеты — тоже серебром отливают. И оттого мне хорошо было, что сейчас опять увижу Алешу и Марину. (Почему раньше я неважно относился к ней? Она же отличнейшая девчонка.) А больше всего радость меня полнила оттого, что снят с души позорный и тяжкий груз и что, вообще, я парень, оказывается, ничего, подходящий. Одно тревожило: в шесть часов надо быть у Греки. Как там все обернется? Вот уж когда придется по-настоящему играть роль. А если не смогу, провалюсь?.. Однако, завернув за угол Алешиного дома, я посмеялся над собой, даже пристыдил: «Испугался! А каково было Рихарду Зорге? Столько лет в самом логове врага…»