Алексей Мусатов: На семи ветрах

Варвара Степановна внесла их в комнату, на свет.

— Откуда это, мама? — спросила Настя.

— Сама не знаю, на завалинке нашла… — призналась Варвара Степановна.

— Да тут целая коллекция. Ты присмотрись-ка получше, — обрадовалась Настя, расставляя фигурки на столе. — Вот леший-лесовик, вот лось с рогами. А бык-то, бык! Прямо на Фонарёва похож. Упрямый, могучий. Сейчас всех на рога поднимет… А это что за штука? Ни на кого не смотрит, нос задран. — Она повертела в руках перегнувшуюся назад фигурку человека с длинным, вытянутым лицом, задранным вверх носом и маленькой рукой с длинным указующим пальцем. — Ой, узнаю, кажется! — Настя захохотала. — Так это же Алексей Маркович. Вылитый он.

Варвара Степановна взглянула и невольно усмехнулась. Действительно, в чём-то неуловимом было сходство с Фонарёвым и с директором школы, и художник постарался это подчеркнуть.

Варвара Степановна начала гадать, кто же из ребят мог сделать эти поделки. Она даже разволновалась, снова разглядывая лешего, быка и фигурку с указующим перстом. До чего оригинально и тонко подмечено и как умело обработано! Конечно, это кто-то из её учеников. Но кто?

Варвара Степановна посмотрела на дочь:

— Неужели это всё Федины поделки? Или Сашины?

— Да нет… Это, наверное, Парамон притащил. Он давно корнями увлекается.

— Парамон?

— Правда, мама, он способный. Вот бы его выставку в школе устроить…

Варвара Степановна задумчиво покачала головой:

— Насчёт выставки надо подумать. А глаз у него зоркий, цепкий.

Уже смеркалось, когда Таня вернулась домой. Отец сидел за столом и что-то писал в ученической тетради. Давалось ему это с трудом: перо рвало бумагу, брызгало чернилами, оставляло кляксы.

— Не могла пораньше явиться! — недовольно сказал отец.

— А что, я тебе нужна? — спросила Таня.

— Да вот объяснение в район приходится писать. Всё насчёт этой сыпучки, будь она неладна! Слову уже не верят, бумагу им строчи. А сама знаешь, какой я грамотей! Ты бы помогла мне, дочка…

— У тебя и без меня помощников хватает, — сухо отозвалась Таня.

— Это ты о чём?

— Сам знаешь.

Покачав головой, бабушка Фёкла подала на стол остывшие щи и, не выдержав, принялась жаловаться, что порядка в доме у них совсем не стало. Завтракают отец с дочерью врозь, к обеду то и дело запаздывают, никогда не поговорят как следует.

— Что, опять куда-то собралась? — насторожился отец, заметив, что дочь поглядела на стенные часы.

— В клуб надо. У нас спевка сегодня, — сухо ответила Таня.

За последнее время ей всё труднее стало разговаривать с отцом. Между ними появился холодок, отчуждённость. Правда, отец больше не посмеивался над Таниным увлечением бригадными делами, но и бесед по душам о школе, о будущем дочери не получалось. По вечерам Таня обычно уходила к подругам или в клуб.

— Чудно как-то, дочка, — заговорил отец. — Поешь, поспишь — и шасть за дверь. Словно ты квартирантка в доме.

— Дела же у меня… Времени на всё не хватает, — уклончиво ответила Таня.

— Понимаю, народ вы занятой, важный… — Кузьма Егорович осторожно посмотрел на дочь. — Как там с вашей Варварой дела обстоят?

— Сегодня приказ из роно пришёл. Её в бережковскую школу переводят… заведующей.

— Повышают, значит, — осклабился отец. — Ну что ж, дай ей удачи на новом месте… Не прижилась она в Родниках, трудно с её-то норовом.

— А вот ребята говорят, что это не повышение, — заметила Таня. — Просто её убирают из Родников… Кому-то она неугодна стала…

— И это возможно… Не зря, значит, родители письмо куда надо послали.

— Ну, скажем, родители здесь ни при чём, — насмешливо сказала Таня. — Письмо под твою диктовку писал Иван Лукич, и он же по твоему заданию обрабатывал нужных тебе родителей.

— Вон ты какая осведомлённая!.. — усмехнулся Кузьма Егорович, — Ну что ж, не отпираюсь… Такая наша жизнь, доченька. Тесно нам стало с учительницей на одной дорожке. Вот и приходится кому-то в сторону отступить…

Таня обернулась к отцу; тот смотрел в угол невидящим, недобрым взглядом, на скулах у него перекатывались тугие желваки. Что-то сжалось у девочки внутри, похолодело, замерло.

— А Варвара Степановна из Родников никуда не уйдёт! — вырвалось у неё.

— Как это — не уйдёт?

— Люди не отпустят. Да у неё и здесь дел полно…

— Это каких таких дел? — насторожился отец и принялся торопливо одеваться.

— А ты не мечись, Кузьма, — остановила его мать. — Чему быть, того не миновать. Может, тебе самому повиниться, если чего не так… От людских глаз всё равно не скроешься.