Яков Длуголенский - Жили-были солдаты

По лицу капитана трудно было что-то понять.

Наконец Рахим Карымшаков отошёл в сторону и сказал:

— Всё, товарищ капитан. Я закончил.

Насибулин ещё раз взглянул на нотную запись.

— Хорошо, — сказал он. — Хотя и небезупречно. Вот здесь, Рахим, вы забыли поставить знак, обозначающий паузу, а здесь — обозначающий длительность ноты. Это, я полагаю, от волнения.

И капитан Насибулин взял мел и собственноручно поставил оба знака.

Из-за своей парты поднялся джинн Абдыкасым. Его лицо выражало одновременно гордость, тревогу и восхищение.

Внушали гордость явные успехи Рахима. Тревогу — мысль об оставленной без присмотра бахче (Абдыкасыму уже виделись враждебные орды кочевников, растаскивающие на колхозной бахче вверенные ему дыни). Восхищение — что он присутствовал при рождении таинственных нотных знаков.

— Когда я вернусь домой, — сказал он, — я обязательно исполню маме Рахима все три запавшие мне в душу мелодии.

На следующий день рядовой Карымшаков и капитан Насибулин отправляли Абдыкасыма в путь. На бандероли было написано: «Не кантовать» и «Исключительно ценная».

На этот раз бандероль вела себя вполне прилично. Удивило заведующую поведение капитана Насибулина, который вдруг наклонился над бандеролью и явственно произнёс:

— Привет маме.

Бандероль была опущена в почтовый мешок.

На крыльце капитан Насибулин сказал Карымшакову:

— Я рад, Рахим, что вы хороший человек.

— А я, товарищ капитан, рад, что вы всё правильно поняли. Наверное, я сделал в диктанте не одну и не две ошибки.

— Двенадцать, Рахим. И это вы тоже совершенно правильно поняли.

Целый месяц музыкантский взвод готовился к окружному смотру военных духовых оркестров.

Приказом командира части репетировали за закрытыми дверями — с девяти до тринадцати и с пятнадцати до восемнадцати вход в клуб посторонним был закрыт.

Первый этап — гарнизонные соревнования насибулинцы легко выиграли.

Однако капитан не хотел, чтоб у его подопечных создалось впечатление, будто и последующие состязания окажутся для них такими же лёгкими.

«Запомните, — говорил он, — оркестры капитанов Морозова, Зуева, Верещагина и майора Грекова — отличные коллективы. В прошлом мы неизменно им прошрывали. Хочу надеяться, нынче такого не произойдёт».

Надежда основывалась на том, что состав в этом году подобрался ровный и сильный, а кроме того, смотр должен был проходить в местном Дворце культуры, а дома, как известно, и стены помогают.

Программу свою музыканты намеренно усложнили, включив в неё ряд новых произведений, в том числе, невзирая на протесты капитана Насибулина, марш, который раньше не исполнялся.

На одну из последних репетиций пришёл командир части.

Он первым нарушил свой запрет, но понять его было можно: во-первых, он был командиром полка, а во-вторых, через несколько дней уезжал в отпуск.

Когда он вошёл, музыканты как раз исполняли марш.

Полковник хорошо знал репертуар оркестра. За долгие годы службы в армии слышал не один десяток маршей. Однако тот, что играли сейчас, знаком ему не был.

Слушая, он думал о том, что есть мелодии, которые почему-то запоминаются сразу. Создаётся даже впечатление, что ты мог бы написать их сам, настолько в них много твоего, личного: об этом ты думал раньше, это когда-то видел, это знал. Видел, знал, думал, — но так и не смог никому рассказать…

Марш, который исполняли музыканты, был именно таким, личным.

Когда оркестр закончил играть, Яковенко спросил, как марш называется.

Ему ответили: так и называется — «Марш капитана Насибулина».

Полковник сказал: «А!..», будто это и не было для него особой новостью. Но новость была: во-первых, он даже не предполагал, что капитан Насибулин пишет музыку (об этом речь никогда не заходила), следовательно, он не так хорошо знал своих подчинённых, во-вторых (и это был момент приятный), взвод заготовил к финалу неплохой сюрприз.

Наконец репетиция кончилась. Оркестранты сложили инструменты. Оттащили в угол сцены пюпитры. После чего в приподнятом настроении отправились на ужин. Капитан Насибулин напомнил, что завтра сбор в десять.

Затем и он вместе с командиром части отправился домой. Жили они рядом — в соседних домах.

Город не торопясь готовился к празднику.

Центральную улицу пересек транспарант: «Привет участникам смотра!». На здание Дворца культуры водружали золочёную лиру и лозунг: «С песней по жизни шагая».