Сильвана Гандольфи - Альдабра. Черепаха, которая любила Шекспира

— Это, наверное, летучие мыши, — прошептала мама, прикрывая рукой голову.

Инстинктивно я сделала то же самое. Может быть, эти зверьки ввели меня в заблуждение? Может, я ошиблась и это тот же звук, что я слышала раньше?

Мы подождали еще.

— Бабушка Эя!

На этот раз крик получился сдавленный, гораздо тише, чем мне хотелось. Жалкий писк. Почему у меня не получается крикнуть? А мама? Почему она не кричит во все горло?

В темноте снова послышалось фырканье. Нет-нет, это не летучая мышь! Это фырканье я ни с чем не спутаю…

— Зажги еще одну спичку, — взмолилась я.

При бледно-желтом свете я стала судорожно оглядываться по сторонам. Огромные печи отбрасывали тени, плясавшие у меня перед глазами.

Кто-то снова фыркнул глубоко и печально.

Теперь даже мама услышала. А еще был слышен звук, похожий на человеческий храп.

Высоко держа зажженную спичку, мы сделали несколько шагов к тому месту, откуда слышался храп, — к одной из печей слева.

Что-то виднелось на земле. Какая-то темная масса. Мы подошли ближе. На полу лежала черепаха. А на ней — человек. Руками он обхватил панцирь. Храпел именно он.

Мы остановились в двух метрах, парализованные страхом и облегчением. Лица мужчины не было видно, но мы сразу узнали это тощее тело и оленью куртку.

Макс. Во сне он вцепился в черепаху мертвой хваткой, будто боялся, что она может сбежать от него.

Спичка погасла. Я так и не успела понять, бодрствует черепаха или снова впала в спячку. Казалось, она не двигалась.

— Это была последняя, — прошептала мама.

— Что?

— У меня закончились спички: коробок пуст.

Я снова услышала, как над нашими головами летают летучие мыши.

Нас двое, лихорадочно соображала я. А он спит. Мы справимся. Нападем на него, схватим и… И что? Искусаем? Испинаем? Устроим темную?

Я снова почувствовала над головой шелест крыльев. Наверное, летучие мыши и подсказали мне план получше. Я вспомнила рассказы Макса о ночных кошмарах.

Придвинувшись поближе к маме, я прижалась губами к ее уху. Надо было кучу всего рассказать ей и заставить выучить роль наизусть. Я повторила слова несколько раз.

— Если забудешь, придумай сама! Не бойся импровизировать! Самое главное голос: кричи что есть мочи, — ободряюще прошептала я.

Мама кивнула, она была слишком растеряна, чтобы возражать. Наверное, ей самой не очень-то хотелось нападать на взрослого мужчину, и мой странный план показался ей выходом из сложившегося положения.

В темноте я различала за храпом мужчины легкое-легкое сопение, словно шуршание волн.

— Поехали! — прошептала я.

Я выпятила грудь и закричала:

Рядом со мной глухим голосом, как из бочки, отозвалась мама:

— Мамин голос стал свирепым до неузнаваемости. Эхо усиливало наши крики так, что они казались сверхъестественными.

Мы услышали, как мужчина зашевелился.

Как одержимая, я принялась кричать, не умолкая ни на секунду:

Шум, долгий стон.

Мы слышали, как над нашими головами точно сумасшедшие носились летучие мыши. Я стала хлопать руками по бедрам, чтобы поднять как можно больше шуму. Я хлопала и завывала.

И вдруг прямо из того угла, где находились мужчина и черепаха, раздался хриплый страшный голос.

Мама, наверное, ничего не поняла. Но я расслышала слова:

Это проснулась бабушка Эя. Она присоединилась к нам. Третья ведьма.

— закричала мама, сопровождая свои крики сатанинским смехом. Настоящая людоедка!

— взревел искаженный голос. Одновременно будто из глубин ада раздался глухой грохот. Не знаю, как черепаха его издавала, наверное, ударяя лапами по земле.

— завыла мама,

От ее смеха даже у меня кровь стыла в жилах.

Мужчина, видимо, сел. Он даже не стонал, а испуганно выл.