Сильвана Гандольфи - Альдабра. Черепаха, которая любила Шекспира

— Знаешь, сколько живет Geochelone gigantea? — сказала я, повернувшись к маме. — Целых сто пятьдесят лет и даже дольше. Так что бабушке Эе нет нужды скоро умирать, правда, бабушка?

Черепаха кивнула с величавой медлительностью.

— Да, но… Что это за жизнь?

— Черепашья жизнь!

— Почему ты мне ничего не сказала? Почему?

Я пожала плечами. Конечно, она прекрасно знает, почему я ей об этом не рассказывала.

— Сколько времени она в этом состоянии?

Пока бабушка Эя с жадностью поедала капусту, я рассказала маме о долгом неуловимом превращении и о том, как радовалась бабушка этим переменам.

— Разве ей не холодно зимой? Мне кажется, в Венеции черепахе не место… Тут так сыро!

— В том-то и дело, — согласилась я, глядя, как бабушка уничтожает последнюю морковку. — Она все время впадает в спячку.

— Нужно отвезти ее куда-нибудь… В подходящее для нее место!

— Только не в зоопарк! — испуганно воскликнула я. — И не в сумасшедший дом, мама!

— Нет-нет, что ты…

Бабушка Эя гневно фыркнула. Мама повернулась к ней.

— Я совсем не это имела в виду… Нет-нет!

— И не в дом престарелых, — добавила я.

— Я не хочу снова потерять ее. Давай принесем ее к нам домой. Прогреем как следует чердак — он просторный, к тому же там есть терраса. Ей будет тепло и уютно, и она останется с нами навсегда. Правда ведь, ты хочешь жить с нами, мама?

Бабушка в нерешительности покачивала головой из стороны в сторону. Потом что-то пробурчала.

Согласна.

— Надо отвести ее домой… Срочно! Но как? Что скажут люди, если увидят нас на улице?

Черепаха издала какой-то звук. На этот раз я ее не поняла. Она фыркнула и повторила отчетливее.

— На лодке. Она говорит, чтобы мы отвезли ее на лодке до самого дома, — перевела я. — Надо поторапливаться, мама, потому что от холода она может снова впасть в спячку.

— Да, лодка… Но где ее взять?

— Я пойду поищу, — предложила я. — Здесь на Челестии живет человек, у которого большой ялик.

— Лучше я пойду с тобой, вдруг он не захочет тебе его одалживать.

— А бабушку мы оставим одну? — нерешительно спросила я, глядя на черепаху.

— Иди-иди, не волнуйся, Элиза. Я не засну, — ответила бабушка, покачивая головой.

— Что она говорит? Что она говорит? Почему ты ее понимаешь, а я нет? — Мама волновалась. Она машинально искала сигареты и не находила их.

— Мы скоро вернемся, — пообещала она, после того как я перевела, обвила тонкую змеиную шею и погладила ее по голове. У нее были блестящие от слез глаза и застенчивая улыбка, какой я никогда не видела. Взяв с бабушки обещание не засыпать, мы оставили ее и спустились к лужайке.

Удивительно: пока мы были наверху, вода полностью отступила. Мы поспешно отправились в путь, оглядываясь время от времени на холмик. Наверху на фоне красного закатного неба вырисовывался контур черепахи.

Со всех ног мы бросились к казармам. Вот дом лодочника. Дверь открыла его жена. Стоя на пороге, она удивленно смотрела на нас, пока мама объясняла ей, что нам нужна лодка на час, чтобы перевезти груз с Челестии к себе домой: тяжелую мебель, старый комод.

Я слушала разинув рот: впервые в жизни мама что-то сочиняет.

Женщина не стала ничего спрашивать. Она сказала, что мужа нет дома, но лодка пришвартована неподалеку, и охотно согласилась на сумму, которую мама ей предложила. Все шло как по маслу.

Подплыв как можно ближе к тропинке, ведущей к бабушкиному дому, мы причалили к набережной. Если повезет, нас никто не заметит. А там уж останется только спрятать ее в лодке, накинув что-нибудь сверху. Мы доплывем прямо до канала под нашим домом и проведем ее до подъезда, стараясь не попадаться никому на глаза. Останется только вернуть лодку хозяину, и дело с концом.

Но, внимательно оглядев холм, мы увидели, что знакомый контур исчез. Обман зрения? Мы взбежали на вершину. Бабушки Эи и след простыл. Не было ее и в доме. Наводнение оставило на полу слой ила, и я чуть не упала. На обоих этажах комнаты были пусты — на всякий случай я проверила и второй этаж, хотя знала, что черепаха не в состоянии подняться по лестнице.

В ангаре тоже никого. Земля все еще была сырой. Я бросила взгляд на ложбинку, где бабушка Эя провела столько времени, погрузившись в спячку. Только жалкое пепелище. Я приподняла то, что осталось от палатки, но уже знала: там ничего нет.

Мы с мамой долго звали бабушку хриплыми от тревоги голосами. Стремительно наступал вечер. Никогда раньше я не была у бабушки в такой поздний час. Все казалось чужим, одиноким, заброшенным. Я сжала мамину руку.