— Садись.
Я пошел на место и сел.
— Теперь слово за вами, — обратился Ахметов к учащимся, — что вы скажете? Вы верите обещаниям Кадырова? Если вы дадите поручательство, что он исправится, то дирекция школы поверит вам. Тогда Кожа останется в школе. Если — нет, он сегодня же будет исключен из школы. Кто хочет слова?
— Я! — вскочил с места Жантас и быстро заговорил. — Кадырова надо исключить! Он обещания дает, но не выполняет. В прошлом году тоже обещал много раз. Если кто покритикует его, он готов драться Он даже пишет письма девочкам...
Эти слова совсем поразили меня. Ребята, грохоча партами, повернулись ко мне.
— Какой девочке? — спросил Оспанов.
— Не знаю какой... Но в начале письма сказано: «Дорогая Ж.»
— Неправда! — воскликнул я.
— Нет, правда. Тогда еще я заметил, как ты читал из-под парты, вот так.
— Я писал это письмо сыну моего дяди, что в Сарытогае.
— Нет, это письмо, написано девочке. Там были слова: «Давай дружить».
— Сын дяди мне действительно нравится и я хочу с ним дружить...
Нас перебил Оспанов.
— Хорошо, что ты еще скажешь, Жантас?
— Все.
Вопрос о письме больше не поднимался, и это было уже хорошо. Я осторожно покосился в сторону Жанар, она тоже, будто подозревая что то, моргала глазами, переводила взгляд то на одного, то на другого и волновалась еще больше, чем я.
Вторым взял слово Темир. Свое выступление он написал на двух страницах. Он держал листок бумаги обеими руками и читал однотонно, как лектор.
— Товарищи, то, что товарищ Кадыров недисциплинированный, это правда. Он пока что не оправдал высокого звания пионера. Он сдружился с таким хулиганом, как Султан, иначе говоря, он тянет назад наш класс.
Слушая эти слова Темира, я думал: «Я знаю, куда ты клонишь...»
Однако, хотя вначале он говорил обо мне плохо, потом, когда перешел на вторую страницу листа, резко переменил свое отношение ко мне. Меня это даже удивило.
— Кадырова мы должны исправить, — сказал он. — Если мы исключим его, тогда выходит, что наша пионерская организация не способна воспитывать...
Он говорил много и скучно, как-то уж слишком по-книжному, но я понял, что он меня защищает. Значит, не сердится. Молодец!
Свое выступление Темир закончил, уже не глядя в бумажки:
— Кадырову надо в последний раз объявить строгий выговор и оставить в школе.
Я даже потихоньку вздохнул. Молодец все-таки Темир! Он не такой злопамятный, как Жантас. Про себя я благодарил его.
Выступили еще три-четыре человека. Все они вначале обрушивались на меня, припоминали все мои проступки, потом говорили то же, что и Темир: «Оставить в школе, воспитывать».
«Конечно, — с умилением думал я, — Меня надо воспитывать. А как же?»
Наконец, вопрос поставили на голосование.
— Кто за то, чтобы Кадырова Кожу исключили из школы, поднимите руки!
Один человек — Жантас.
— Кто за то, чтобы дать ему последний строгий выговор и оставить его в школе?
Большинство!
Мама сидела на скамейке в тени тополей у арыка и вязала шаль. Когда я подошел к ней, она подняла голову и вопросительно посмотрела на меня, словно хотела спросить: «Ну, как твои дела?»
— Из школы не исключили, — сказал я сразу.
Она продолжала на меня смотреть, и по ее лицу я понял, что она пережилa не меньше меня. И только сейчас на ее обветренном, загорелом лице я увидел множество морщинок. Раньше я их не замечал.
— Что же ты теперь намерен делать? — спросила она после долгой паузы.
Я упал на колени, обнял ее и прижался грудью.
— Мама, не выходи замуж!
Она положила свои грубоватые ладони мне на голову и проговорила ласково, как раньше, когда не сердилась:
— Куда же я от тебя пойду...
Я затрясся в рыданиях.
* * *
Вечером я лежал в постели и обдумывал все, что произошло за последнее время.
Конечно, я много раз давал обещания. Но разве я делал это для того, чтобы кого-нибудь обмануть? Нет. Я всегда искренне даю обещания. Правда, почему-то так получается, что в конце концов я оказываюсь нарушителем дисциплины.
Вот возьму и стану таким же, как Темир. Даже лучше. Ведь я все могу сделать, если захочу...
Читать дальше