Роальд Даль: Чемпион

Весь день мы возились с изюмом, нагибаясь над столом в тесном офисе заправочной станции, то и дело отвлекаясь на клиентов. Изюмины разбухли в воде, можно было слегка надрезать кожуру и выдавить сердцевину.

Всего было сто девяносто шесть изюмин, и мы ещё не закончили приготовлений. До вечера оставалось совсем недолго.

— Отлично, — сказал Клод, потирая руки. — Который час?

— Начало шестого.

Через окно мы увидели, как к колонке подъехала многоместная машина. За рулём была женщина, за ней как минимум восемь детей ели мороженое.

— Скоро надо идти, сказал Клод. — Если мы не будем на месте до захода солнца, всё пойдёт насмарку. Он начинал психовать. Его лицо покраснело и глаза почти вылезли из орбит, как было перед собачьими бегами или когда вечером предстояло свидание с Клариссой.

Мы вышли на улицу, Клод залил бензина сколько спросили. Женщина уехала, и он остался стоять посреди дороги. Он щурился на солнце, которое теперь стояло низко, всего лишь на ширину ладони над кромками деревьев по ту сторону долины.

Я сказал:

— Хорошо, закрываемся.

Он пошёл от колонки к колонке, замыкая каждую на висячий замок.

— Лучше сними жёлтый свитер, сказал Клод.

— Это ещё почему?

— Будет сильно маячить в лунном свете.

— Ничего не будет!

— Гордон, послушай меня, сними ты его! Выходим через три минуты.

Он исчез в своём фургончике, стоявшем за заправочной станцией, а я пошёл на станцию и переоделся в синий пуловер.

На нём были чёрные брюки, тёмно-зелёная водолазка и кепка. Козырёк был надвинут на глаза. Всем своим видом он напоминал актёра из ночного клуба, изображающего бандита. Я заметил, как оттопыривается его живот:

— Что это у тебя там?

Он приподнял свитер, и я увидел два тонких, но довольно вместительных белых хлопчатобумажных мешка, аккуратно обвязанных вокруг поясницы.

— Надо же в чём-то нести, — зловеще проговорил он.

— Понятно, — сказал я.

— Ну, пошли.

— Всё-таки, по-моему, лучше на машине.

— Слишком рискованно. Нас могут заметить.

— До леса целых три мили!

— Да? А в тюрягу на шесть месяцев ты не хочешь?

— Что же ты раньше мне об этом не говорил?

— Разве нет?

— Знаешь, не хочу я в это впутываться. Оно того не стоит.

— Вот я и говорю: пошли пешком, Гордон, так полезней для здоровья.

Стоял солнечный тихий вечер; клочья белых облаков недвижно парили в небе, и вся долина была наполнена тишиной и прохладой. Мы двинулись в путь по обочине дороги на Оксфорд, петлявшей между холмами.

— Изюм взял? — спросил Клод.

— В кармане.

— Отлично, — ответил он. — Замечательно.

Через десять минут мы свернули с большой дороги на тропинку c изгородью по обе стороны. Теперь приходилось тащиться в гору.

— Сколько там всего лесников? — спросил я.

— Трое.

Клод выбросил наполовину выкуренную сигарету. Через минуту закурил другую.

— Вообще-то я не одобряю новых методов, — сказал он. — Тут лучше поосторожней.

— Конечно.

— Но на этот раз чувствую: то, что надо!

— Да?

— Можешь не сомневаться.

— Ну, дай Бог.

— Мы открываем новую страницу в истории браконьерства. Но только не вздумай никому рассказывать, как мы всё это провернули. Стоит об этом узнать хоть одной душе, каждый дурак станет делать то же самое, и на весь район не останется ни одного фазана.

— Никто от меня и слова не услышит.

— Ты молодец, — продолжал он. — Умнейшие люди занимались этой проблемой с незапамятных времён, и никто из них до такого не додумался. Почему же ты раньше мне ничего не говорил?

— Да ты же меня и не спрашивал.

И это была правда. Собственно говоря, ещё два дня до того Клод даже и не заговаривал со мной о самом святом: о браконьерстве. Летними вечерами я часто видел, как он в своей кепке выскальзывал из фургончика и исчезал в направлении леса; и иногда, наблюдая за ним из окна заправочной станции, я задумывался над тем, что же именно он предпримет на этот раз, на какие уловки пустится там, в одиночестве, в полной темноте. Он редко возвращался рано, и никогда, никогда не приносил добычу с собой. Но на следующий день, — и я себе не представлял, каким образом, — в сарае за станцией висел фазан, или заяц, или связка куропаток нам на съедение.

Этим летом он проявлял особенно бурную деятельность, а последние пару месяцев вообще ходил по пять раз в неделю. Но дело было не только в этом. Мне показалось, что в последнее время в его отношении к браконьерству произошла таинственная, едва уловимая перемена. Теперь в нём появились целеустремлённость, молчаливость и напряжение, как будто это была не игра, а настоящая борьба, которую Клод вёл в одиночку с невидимым, ненавистным врагом.