Иван Логвиненко - Багряные зори

Рябой вскинул карабин на плечо.

— Кто знает?

— Следователь Божко!

— Иван Ефимович?

— Ага. Это его работа.

— Какая работа?

— А ключ и молоток, которые вы у меня отобрали.

— При чем здесь пан следователь и ключ с молотком? — удивленно пожал плечами рябой. — Ничего не понимаю.

— Помните, три дня тому назад вы меня привозили на подводе к следователю?

— Как же, хорошо помню. Привозил.

— И отвозили?

— Ну и что?

— Он со мной разговаривал, а вас выгнал! Правильно?

— Не выгнал, а попросил в конюшне обождать.

— Молоток, ключ и еще кое-что дал мне как раз ваш следователь!

— Для чего?

— Чтоб выполнить приказ и сделать то, что я сегодня сделал. Я разобрал колею, и поезд сошел с рельсов.

— А ты не врешь?

— Проверяйте. Только я вам не имел права об этом говорить. И вы тоже никому не рассказывайте. Можете позвонить следователю. Он сразу поймет, в чем дело.

— Пойдем, вишь, в полицию! Пускай он сам с тобой разберется. Я позвоню в Ракитное.

В полицию шли молча. Возле потрескавшегося помещения кустовой полиции Володя, обращаясь к полицаю, сказал:

— Кроме вас, здесь меня никто не должен видеть.

— Знаю! — сердито ответил рябой. — Яйца курицу не учат.

Привел Володю к сараю, достал из глубокого кармана ключ, отомкнул замок, ногой толкнул дверь:

— Останешься здесь, а я доложу следователю.

За Володей закрылась дверь, стукнул тяжелый замок.

Долго крутил полицай ручку телефона, но Ракитное упрямо молчало.

Только через полчаса дозвонился рябой, попросил к телефону следователя Божко.

— Иван Ефимович, — сказал полицай, — за блокпостом военный эшелон сошел с рельсов!

— Знаю, — сердито ответил следователь. — На место выехала ремонтная команда, начальник полиции и усиленный наряд жандармерии.

— Я задержал преступника, — скороговоркой сказал рябой в трубку. — У него ключ и молоток, которые вы дали, — перевел дыхание полицейский.

— Какой ключ, какой молоток? Что ты мелешь? Что с тобой? Ты пьян?!

— С самого утра и капли не было во рту! А он говорит — ключ, молоток ему дали вы и приказали разобрать рельсы.

— Брехня! — прохрипело в трубке. — Снова Сокальский под меня яму роет.

— Да не Сокальский, — вспотел от напряжения полицай, — вишь ты, Бучацкий.

— Бучацкий? Какой Бучацкий?

— Володя, тот мальчишка, которого я три дня тому назад к вам привозил!

Трубка надолго умолкла. Наконец будто из погреба донеслось:

— Ты меня слышишь, родненький? — изменился в голосе Божко.

— Слышу, Иван Ефимович, слышу!

— Где он?

— Я его, вишь, замкнул на замок!

— Об этом никто не знает?

— Нет!

— Свяжи ему руки, тряпкой заткни рот, на подводу — и немедленно ко мне. И никому ни слова.

Полицай повесил трубку, снял шапку, вытер густой пот со лба.

— Ничего, вишь, не понимаю, — пробормотал рябой под нос и пошел открывать сарай.

Снял замок, толкнул ногой дверь.

— Выходи! — крикнул.

Но из темноты никто не выходил и не отзывался.

— Выходи, говорю тебе! — опять окликнул полицай.

И снова молчание.

Полицай включил фонарик, вошел в сарай, осмотрел все углы и остолбенел. На полу валялся замасленный брезентовый плащ, куски битого стекла от разбитого под самым потолком оконца. Рябой поднялся на цыпочки.

— Да здесь же и кот не пролезет! Как же он смог? — испуганно прошептал.

С неба сквозь разбитое окно полицаю игриво подморгнула звезда, словно издевалась над ним…

Вышел на улицу, снял карабин с плеча и трижды выстрелил вверх.

«Что же я скажу следователю?» — мучился рябой, направляясь в помещение полиции.

А в тесной накуренной комнате жалобно надрывался телефон.

Полицай подошел и как-то нехотя снял трубку.

— Ольшаница, Ольшаница! — кто-то кричал безнадежно.

— Я слушаю! — ответил рябой.

— Это Ольшаницкая кустовая полиция?

— Ольшаницкая, Ольшаницкая!

— Передаю приказ: с сегодняшнего дня объявлена эвакуация всех учреждений, полиции тоже. Направление движения на Таращу. Красные стремительным штурмом захватили Белую Церковь и идут на Ракитное.

Рябой побледнел. Ударил трубкой о стену и бросился к двери.

Теперь ему было не до Володи…

— Н-но, гнедые! Н-но, родненькие!.. — нетерпеливо дергая вожжами, размахивает кнутом дородный мужчина.

А в ответ мягкий перестук комьев снега о днище саней.

Мелькают вдоль дороги запорошенные снегом деревья.

Вся земля вокруг занесена снегом — изрытая, ископанная, металлом испорченная, огнем сожженная…