Георгий Граубин - Полустанок

— Н-нда-а,— неопределенно протянул бывший единоличник.— И ты хошь, штобы тебе поверили? Хитри, хитри, да хвост береги: как бы не пришшимило.

Савелич будто не слышал:

— Давайте, давайте, ребята, ишь как морозит. Зимой каждая балаболка в дело пойдет. «Картошка — хлебу присошка»,— исключительно сильно сказано!

Когда мы, замерзшие, грязные, высыпали в подполье последнее ведро картошки, Савелич довольно потер руки:

— Ну вот, и мне пособили, и мышцы свои размяли. А теперь ешьте законно, не стесняйтесь — заробили ведь.

Фекла Михайловна поставила на стол большой чугун, притрусив вареную картошку сушеным укропом. С голодухи нам показалось, что мы никогда ничего вкуснее не едали.

Но когда дело дошло до оплаты, хозяин сухо сказал:

— По нонешним временам могу отсыпать вам от силы ведра полтора-два. Есть у вас какая-нибудь хламида?

Генка при этих словах поперхнулся, а Костыль растерянно почесал в затылке.

— Вот это гребанули! Давайте, закопаем ее обратно?

Савелич насыпал два ведерка в драный рюкзак и, показывая на Артамонова, предложил:

-— Вот часы бы я у тебя купил, куля бы картохи не пожалел. Как приспичит продавать — приходи, завсегда выручу.

И не дав нам опомниться, крикнул вдогонку:

— Рюкзак потом не забудьте. Или лучше с Васькой переправьте.

Мы на чем свет костерили Савелича, один Кунюша хитро ухмылялся под нос. Когда перешли через насыпь, он распахнул пальто и вытащил большой кус сала.

— Куркулево, не колхозное. Зырила, зырила на меня свекла-Фекла, а я все разно закрючил. Отдадим Терещихе или сами съедим?

Мы стали в тупик, не зная, что делать. Ворованное — факт, но и Савелич нас крепко обжулил. Решили отдать сало Терещихе вместе с картошкой, только не говорить, где его взяли.

В следующее воскресенье нам снова пришлось брать в руки лопаты. Теперь уже для того, чтобы рыть траншеи и щели на случай бомбежки. Фронт был от нас за тысячи километров, но граница была рядом, в Маньчжурии стояло многотысячное японское войско. Выступления Японии можно было ожидать с минуты на минуту.

В городе на крышах каменных зданий устанавливали зенитные пулеметы, на прилегающих сопках — зенитные пушки. В подвалах домов оборудовались бомбоубежища. В нашем же поселке около школы, клуба и в санатории рыли траншеи и щели.

Мы ожесточенно долбили ломами мерзлую землю, ковыряли ее лопатами, в кровь растирали руки корявыми черенками. Кое-кто из жителей стал делать такие же щели и около своих домов. Однако на нашем пятачке отрывать траншеи было бесполезно — их все равно бы залило водой.

Среди глухих сопок, в непролазной тайге, затерялся наш неприметный полустанок. На карте Транссибирской магистрали его отмстили крохотной точкой, и пассажирские поезда проскакивали ее с ходу, только товарняки останавливались набрать воду. Но если бы хоть на сутки вывели ее из строя, то на всем великом Сибирском пути замерло бы движение и фронт был бы отрезан от глубокого тыла. Этого нам даже не нужно было объяснять.

Дедушка Лапин каждый день чистил свою берданку и, приходя в гости к Петру Михайловичу, кричал мне через забор:

— Ну, что там, хрусталик, слышно по радио? Япошки еще не выступили? Уж если будет какое сообщение, не затруднись, будь ласка, прибеги к нам на гору, а то ведь запросто так можно все прозевать.

Петра Михайловича он чуть не каждый день донимал просьбой свезти его в лес, на места бывших партизанских стоянок.

— Отчепись ты, Никифор, брось это кино,— отнекивался Петр Михайлович.— Ишо бы тебя не хватало в вояках видеть. За двадцать лет все твои стоянки в труху превратились или сгорели.

— Вот и тем более надо съездить, посмотреть да подладить,— упрямо твердил Хрусталик.— Не упрямься, будь ласка. Надо же все разузнать заранее. Тут вот щелей понарыли: фронт, получается, есть, а тыла-то у него нема.

— Ладно,— сдавался Петр Михайлович.— Вот перевезу сено, навожу дров — и айда. Как раз реки к тому времени перехватит, пупы мочить не придется.

На восток поезда теперь шли реже, чем раньше. Зато на запад шли бесконечным потоком. И большинство из них — воинские. На платформах стояли машины, двуколки, пушки. На тендере и площадках — зенитные пулеметы. А в вагонах ехали красноармейцы, в некоторых — кавалерийские лошади.

Иногда во время стоянки поезда к нам забегали красноармейцы попить воды.