Array Array - Марина

Надо что–то сделать. Чтоб не в чем было упрекнуть себя, чтоб не дать Стаське сделать ошибку. В конце концов ведь все из–за меня. Ну, попала человеку шлея под хвост, да мало ли что. Может, достаточно нам поговорить с глазу на глаз, и все встанет на свои места. Еще не поздно и с п р а в и т ь. Ведь я же виновата! Сегодня надо любым путем бежать из больницы. Но для начала— привести себя в порядок. Я же совсем не больна, я чувствую себя сильной и здоровой.

Для начала я отобрала у Галочки из нашей палаты свою косметичку с мазилками (это Женечка настаивал, чтоб я красилась в больнице, а Кузьмин приволок ее из дому). Почему–то я очень легко говорю: Кузьмин сказал, Кузьмин принес, как будто этот Кузьмин взялся не с потолка и прямо–таки обязан приходить ко мне, бегать на посылках, вставлять стекла, искать мои косметички и колготки. Бред какой–то!

— Давно бы так, — сказала старая циркачка Виолетта Исидоровна, наблюдая, как я крашусь. — А то такой красивый мужчина приходит, а вы совершенно игнорируете… Кстати, он напоминает мне одного офицера из моей юности. Я очень его любила, и он любил меня, но вмешалась эта вертихвостка Казимежская… Впрочем, бог ее и наказал: она разбилась. Даже не на представлении, на репетиции…

— Свят, свят, свят, — крестится бабушка Алена, простая деревенская старушка, — что это ты, баба, говоришь! Чтоб человек разбился, а ты в этом волю божью углядела? Не выдумляй, баба!

Потом они заводят, как всегда, длительный диспут о долге, дружбе, любви, и мне, как всегда, нравится беззлобное остроумие бабушки Алены. Впрочем, старушки обе очень симпатичные, с каким–то несвойственным нашему времени даром доброго общежития и уважения к собеседникам. Только одна говорит «игнорируете» и «поэзия», а другая в подобных случаях употребляет слова, доставшиеся нам, как говорят, от татарского ига.

— Да, мужик хороший. А если прямо — красавец мужик, — соглашается бабушка Алена. Ага, это она о Кузьмине.

— Куда ж мне такой красавец? Мне такого ни к чему! — весело кричу ей я.

— Ничего подобного, — говорит Виолетта Исидоровна. — Уж если любить — только умного и красивого мужчину. Меньше шансов быть оскорбленной. Унижают и обижают обычно самые замухрышки. А уж как ведут себя лилипуты! Ужас! У нас в цирке была труппа лилипутов…

Подробности про лилипутов меня не интересуют. Беру последние две копейки (Кузьмин таскает мне целые карманы, а я раздаю девчонкам, к которым никто не приходит) и иду звонить. А кому, собственно? Я думаю долго. Никто, кроме Василия Михайловича, на ум не приходит. Набираю его номер. Только об одном забываю — что подойти может и не он.

Но сейчас меня ведет судьба, хоть поначалу именно от этого делается страшно. Трубку в доме Василия Михайловича снимает Стасик. Ах да, они теперь дружны с Аней, ошибки быть не может. Я хорошо знаю его манеру выпендриваться по телефону, это несусветное: «Алеу!» Ну, да ведь у него раньше не было телефона, и он убежден, что по телефону говорят только так, как в зарубежных фильмах, бездарно дублированных. Раньше и это меня умиляло. А сейчас раздражает.

Я зажимаю нос двумя пальцами, чтоб изменить голос, и зову Василия Михайловича.

— Его нет, он уехал… Аня, когда вернется Василий Михалыч?

— Кто его спрашивает? — слышу я голос Анечки.

Но я вешаю трубку. Он уехал. А говорил, что не уедет. Я б не уехала. И, конечно, была бы дура. Меня очень утешил его последний приход, его спокойствие, такт, и что не стал больше говорить о любви. Но я надеялась… Так–то.

— Твой пришел! — с вытаращенными глазами налетает на меня Галочка. «Твой» — это, конечно, Кузьмин. Сегодня, я его не ждала. Но он, конечно же, воспользовался дежурством Женечки. Он не Ксанка — по трубе не полезет.

— Кузьмин, — говорю я, — мне надо отсюда бежать.

— Бежать так б–бежать, — покорно соглашается

он, — только ведь… будут же неприятности… и врачам.

— Мне часа на два. Обязательно.

— С–сейчас попытаюсь с–сделать, — как всегда спокойно и разумно говорит он и куда–то выбегает из палаты.

— Ну вылитый офицер Грохальский, — мечтательно говорит Виолетта Исидоровна.

— Самостоятельный мужчина, — соглашается бабушка Алена.

Возвращается Кузьмин минут через двадцать. В руках у него какая–то старушечья юбка и боты.

— Вот, Евгений Аполлонович дал, — спокойно говорит он.

— Так вы его уговорили?

— А в–вам нужно по п–пожарной лестнице? — от злости он краснеет и заикается. — В–вам можно выходить на улицу, с в–воспалением легких положено гулять. Только подождем С–славу с машиной.