Array Array - Марина

— Вам следует его забыть…

Как легко говорят они все — забыть! Забыть! И дура Ксанка, неизвестно откуда взявшая, что она прошла огни–воды–медные–трубы, тоже говорит — забыть! Да знают ли они, что такое любовь, если дают такие советы! Хороший человек — люблю, а похуже — забыть, выкинуть на свалку? Но как же он–то будет жить без меня, он, такой бестолковый, беззащитный, да еще, на горе себе, талантливый? Ксанка твердит мне про Алину. Какая Алина, зачем он Алине? Ну, выгонят его из института, поедет он домой. Алина поедет за ним? Черта с два. А я бы… я бы поехала. Куда угодно. Но я теперь — чужая. И не мое дело ехать за ним. Не такая, как они. Не могу я любить хороших. Что с ними делать, с хорошими? Люблю этого малохольного, слабенького мальчишку, и не надо мне Игоря Иванова, и не надо красавца Кузьмина вместе с его заботливостью. Никого мне не надо. Страшно подумать, что будет другой. Как же так — другой? Кто–то чужой явится и будет со мной? А ведь явится, я и это знаю. Как явился Стасик, хоть я и не ждала его и не звала. И все сначала — очарование, разочарование, страх, предательство.

По–другому у меня не будет. Когда на моем черном счету был один Сергей, это можно было еще назвать случайностью. Была одна точка. Стасик — другая точка. А через две точки можно провести только одну прямую, и эта прямая идет безнадежно по касательной к тому, что называется счастьем и покоем. Я должна примириться с этим. Вот все, что касается меня. А Стасик? Он остался со своим талантом, как ребенок с опасной бритвой в руках, не ведающий об опасности. А ведь я могла, могла удержать его. Надо было только быть женщиной.

Именно об этом мне постоянно твердит Жанна, которая шляется ко мне сюда, чтоб травить душу. Из ее слов следует, что женщин хуже меня вообще не бывает. Рефреном же всех ее обвинительных выступлений служит фраза: «А еще захотела женить!..»

— Ну где ты видала, чтоб у настоящей женщины, хозяйки, были такие портьеры… А еще захотела женить..

— Ну где ты видала, чтоб женщина не могла самостоятельно подшить подол платья? А еще захотела…

— Да разве может настоящая женщина кормить мужика из битых тарелок? А еще…

Она как–то забыла о том, что о моих портьерах и тарелках знает потому, что именно я пустила ее к себе жить. Но Жанка не из тех людей, которые испытывают благодарность. Даже, наоборот: они тут же перестают уважать человека, которого использовали. Иногда меня так и подмывает ответить на ее вопли и упреки той же монетой: «Ну где ты видала, чтоб женщина так храпела по ночам? Чтоб она писала «заевления»?»

Как ни смешно, но это будет соответствовать предложенному ей уровню. И если б она говорила только это!

— Ну куда тебе до Алины!

— Знала бы ты, как она умна.

— Знала бы ты, как она одета.

— Знала бы ты, как она умеет подчинить себе окружающих!

— Когда твой Стасик полез ко мне целоваться, я была вынуждена его отшить из уважения к Алине…

Сказав гадость, Жанка испытующе смотрит на меня: попала, сделала больно? Вид у Жанки безумно интриганский, прямо Миледи из «Трех мушкетеров». Но именно поэтому я не позволю себе страдать, особенно в ее присутствии, и даже ищу рациональное зерно в ее словах. А оно есть. Есть. Потому что ведь и действительно: отсутствуют у меня женские навыки, не умею я ни привести в порядок свой дом, ни себя, да и в более серьезных вещах я как женщина несостоятельна.

Но одно, что касается Жанки, мне все–таки непонятно. За что она так меня ненавидит, не чувствуя ни упреков совести, ни снисхождения? Я не могу понять этого еще и потому, что ведь в случае с Лаурой Жанка проявила и находчивость, и сострадание.

Что же ей сделала я, чтоб она смела так расчетливо меня бить? Это загадка. Я долго и напрасно пытаюсь ее разгадать, в то время как решение лежит на поверхности и его, оказывается, знает даже Кузьмин.

— М–марина, зачем к в–вам х–ходит эта бездельница? — говорит он однажды.

— Бездельница? А почему вы так решили?

— П–по ее глупой важности и с–спеси.

И мне вдруг все становится понятным. Ведь так и есть — Жанка бездельница. Бездельница по призванию, по убеждению, принципиально бездельница. Она не может понять меня потому, что не представляет, на что уходят мои силы. Она думает, что у меня есть какой–то мифический талант, который, как ключик, без натуги открывает любые сердца, без всяких усилий с моей стороны. А если так, то что мне стоит в остальное свое время следить за модой и покупать портьеры, интриговать и влюблять в себя кого попало. Уж она бы на моем месте…