Яков Кравченко - Ночь на кордоне

Я не отзывался. В дверь забухали кулаками.

— Открывайте, вам говорят, а то дверь высадим к чёртовой матери!

Я не открывал, надеясь, что полицейские постучат, постучат, подумают, что никого нет, да и уйдут.

Послышалась непристойная ругань, в дверь, очевидно, надавили плечом, и она затрещала, готовая соскочить с петель. Тут я вспомнил, что забыл вынуть ключ, и он торчит снаружи. Полицейские знают, что в доме кто-то есть, поэтому молчать было бесполезно. Я выбежал из своего убежища и снял крючок.

— Ты почему не открывал, мерзавец? — сказал высокий, входя в комнату и оглядываясь по сторонам.

— Я спал.

— Спал? Ты днём спишь? А что ты ночью делаешь? Где мать?

— Матери нету.

— Я без тебя вижу, что нету, я спрашиваю, где она.

— В Куйбышеве.

— Дурак… С кем ты живешь?

— С тёткой. Она куда-то ушла.

— Тем хуже, мальчик, тем хуже…

Высокий прошёлся по комнате, заглянул в чулан, открыл шкаф с посудой… Илья уселся на табурет, тяжело отдуваясь, и глядя на меня мутными зелёными глазами.

— Так ты, говоришь, спал… — пробурчал высокий, сбрасывая на пол подушки и вороша постель. — А куда ты спрятал наган?

— Какой наган?

— Какой спёр у меня вчера в полиции.

— Я не брал наган.

— А кто ж его взял? Он, по-твоему, с крылышками? Сам вылез из кобуры и — фють! — полетел?

— Дяденька, я, честное слово, не брал. Спросите хоть у кого…

— Ну, это мы сейчас посмотрим…

Он начал обыскивать дом: выдвинул из стола ящики, перевернул все кастрюли, повыбрасывал старые вещи из чулана. Потом забрался на печь, открыл заслонку и пошарил там рукою. Чертыхаясь, вытер руку об одеяло, испачкав его в сажу.

Обыскав квартиру, полицейский поднялся на чердак. Минут пятнадцать слышал я над собой его шаги. Что-то гремело там, падало, сыпалась штукатурка, и я опасался, что полицейский провалится к нам в комнату через ветхий потолок. Наконец он слез, ругаясь и стряхивая паутину с рукавов шинели. Подойдя ко мне, схватил за воротник, приподнял на воздух и так тряхнул, что зубы у меня застучали.

— Если ты, чертёнок, — с расстановкой произнёс он, — завтра же не принесёшь мне наган, я из тебя душу вытрясу, а потроха собакам брошу. Понял?

— Дяденька, я не брал…

— Молчать! Передай своей тётке, что она, старая ведьма, головой отвечает за твоё поведение. Илья, пошли…

Илья тяжело поднялся, надул щёки и низким просящим голосом сказал:

— Отдай…

— Дяденька, я не брал.

Полицейские ушли. Я стал закрывать за ними дверь, но она не закрывалась — петли оказались погнутыми.

Вечером тётка сердито выговаривала мне:

— Зачем ты взял у них наган, на что он тебе? В кого ты собираешься стрелять? В такое страшное время не хватало ещё нам этой заботы. Ты представляешь, что будет, если наган найдут?

— Представляю.

— Представляешь, а зачем взял? О господи… За нами и так ведь следят… Смотри же, нагана у тебя нет, и как бы тебя ни допрашивали — наган ты не брал. Иначе мы погибли.

Мы с тёткой считали, или по крайней мере я так считал, что история с наганом закончилась и меня не станут больше из-за него трепать, но вышло по-другому.

На следующий день мы убирали в разгромленной квартире. В обед к нам зашёл высокий полицейский и сказал мне:

— Собирайся и пошли со мной.

Тётка пробовала отстоять меня.

— За что вы его? Что он вам сделал? Мальчишка сирота, воды не замутит, а вы его в таком деле обвиняете. Прошу вас, не трогайте его. Погубите хлопца, а какая вам от этого польза. Я же вам говорю, он не брал…

— Вы, дамочка, помолчите, вас тоже позовут в своё время. А ты одевайся! — крикнул он мне. — Не на свадьбу, чай…

Я торопливо стал напяливать старенький пиджачок. Руки у меня дрожали, и я второпях надел левый сапог на правую ногу.

Я не плакал, хотя и очень испугался. Я считал, что всё кончено и меня сейчас поведут расстреливать. Мысль о том, что через час, возможно, меня уже не будет в живых, казалась мне нелепой, но всё же я думал о тем, что скоро не буду ни видеть, ни слышать — будет одна чернота. Не будет ни людей, ни неба, ни домов… И странно: страх во мне вдруг прошел, его сменило безразличие ко всему окружающему, мир отодвинулся от меня, стал чужим, ненастоящим, словно я уже был мёртв.

Когда полицай вёл меня по улице, у меня теплилось только одно желание: мне очень хотелось увидеть в последний раз моих друзей Женьку, Шайдара, Никиту губатого…

Если бы они попались сейчас мне навстречу, я бы помахал им рукой, попрощался, и тогда уж пусть убивают. Тогда не страшно… Мальчишки будут вспоминать меня и будут сожалеть, что тогда зря поколотили.