Лазарь Карелин - На тихой улице

Круг людей, знавших Кузнецова, значительно расширился, когда он стал работать инструктором райкома комсомола. Теперь уже не только школа, где он недавно учился, со всеми ее преподавателями и ребятами, не только тихая улица, на которой он родился и вырос, но и весь район — строители новых зданий и партийные работники, школьники и домашние хозяйки, молодые артисты прославленного на всю страну театра, что находился в районе, и девушки — мастерицы из ателье мод, — всё новые и новые люди знакомились с невысоким юношей с открытым лицом, то мимолетно, а то и всерьез приглядываясь к нему, оценивая его и по словам и по делам.

А потом по путевке райкома Алексей поступил в юридическую школу и, когда окончил ее, был направлен на стажировку в народный суд своего района.

День за днем, год за годом проходила жизнь Кузнецова на глазах у людей.

Но, может быть, именно за эту ясность и простоту его жизни, за то, что проходила она у всех на глазах, и не побоялись люди доверить совсем еще молодому человеку высокое право быть их судьей?

Сам Алексей вряд ли мог ответить на этот не раз возникавший у него вопрос: «Почему избрали меня судьей?»

Раздумывать над этим попросту не хватало времени. Всякое новое дело, которое слушалось в суде под его председательством, требовало от него напряжения всех сил. Работать было трудно. Что ни день — то новые люди, со своими нуждами, горестями, требованиями; что ни дело — то целый мир человеческих отношений, где далеко не все можно сразу распознать, где истина постигается в единоборстве, с часто преступной волей подсудимого, стремящегося обмануть суд, избежать заслуженного наказания.

Судить без ошибок, судить так, чтобы виновный понес наказание, как бы хитер и изворотлив он ни был, а невиновный был оправдан, как бы ни были, на первый взгляд, велики выставленные против него улики, — вот что составляло теперь главную цель жизни Алексея Кузнецова.

— Должен ты накрепко запомнить, Алексей, — сказал как-то Кузнецову Игнатьев, старый, опытный судья, советы которого Алексей принимал с благодарностью: — нет в работе судьи маленьких дел, как нет в работе врача маленьких болезней. От пустячного ушиба может развиться тяжелая болезнь. В пустячном судебном деле иной раз заключено крупное преступление. Вовремя залечил ушиб — вот человек и спасен. Вник в пустячное дело, задумался над ним, разобрался — глядишь, уберег человека, спас его от серьезного преступления.

Эти слова Игнатьева и недавний разговор с прокурором Гурьевой пришли на память Кузнецову, когда он, собираясь идти из дома в клуб, где ему предстояло выступать с беседой о детях, делал последние пометки на разложенных перед ним листках.

— А случай с Колей Быстровым? — вслух спросил себя Алексей. — Не такое ли это маленькое дело, в котором следует серьезно разобраться?..

Неожиданно память принесла далекое воспоминание. Он — мальчишка — стоит у распахнутой двери, а перед глазами замусоренная лестница, краешек синего неба в лестничном окне и дряхлый старик с большой почтовой сумкой на плече.

Это было в войну, в день, когда Алексей узнал о гибели отца.

Обычно по утрам мать первая встречала старика почтальона, и уже от нее узнавал Алексей, есть или нет письма от отца.

Отец писал часто, писал подробно, всеми помыслами оставаясь дома, в мирной жизни, с женой и сыном, с мечтами о мирной своей профессии строителя. О войне же он писал скупо. Алексей, помнится, сердился на отца за эту краткость в описаниях походов и сражений, в которых тот участвовал. Мать же радовалась каждому слову, уводившему ее от мыслей о войне, каждому напоминанию о прошлом, где не было этой неуемной тревоги за мужа, сына, за все, что слагалось для нее тогда в единый образ Родины.

Сын не понимал матери. Он мечтал о подвигах, сетовал на то, что еще мал для службы в армии, завидовал своим на два — три года старше, чем он, товарищам.

В тот день, заслышав на лестнице знакомые шаркающие шаги почтальона, Алексей успел раньше матери выбежать ему навстречу.

«Есть? Нам есть?» — спросил он нетерпеливым шепотом. Он боялся говорить громко, чтобы не разбудить мать.

«Вам?.. — Почтальон остановился и в задумчивости посмотрел на застывшего в ожидании ответа Алексея. — Вот, брат ты мой, какие дела…»

Алексея удивило, что старик тоже говорит шепотом, но он тут же решил, что это неспроста и что письмо есть.

«Давайте!» — протянул он руку. — Ведь есть же! Вижу, что есть!»

«А вот и нет, нету! — внезапно рассердился старик. — Какие такие письма с войны! Там…»