Иван Супрун - Егоркин разъезд

Когда Назарыч опустил в ведро пустой ковш и, тяжело отдуваясь, сел на табуретку, отец спросил:

— Что с тобой, Назарыч?

— Замаяли… Рвут меня на части с самого раннего утра, аж кости трещат.

Егорка передвинулся на середину комнаты.

Назарыч снял фуражку, вытащил из кармана большую цветастую тряпицу, провел ею по вспотевшей лысине, а затем начал усиленно приглаживать рукой бороду.

— Я-то для чего понадобился? — прервал молчание отец.

— Совсем замотался и уж забыл, зачем пришел, — встрепенулся Назарыч. — Иди-ка ты, Тимофей, на станцию. Сам вызывает: «через пять минут чтобы все движенцы были у меня». Я уже всех известил. Иди-ка и ты поскорее.

Отец надел фуражку, сказал: «Поем после» — и вышел.

— Оба лютуют? — спросила мать.

— Друг от друга не отстают. А что поделаешь, ну что? Ничего, как есть ничего, — ответил сам себе Назарыч. — Сегодня-то я хотел… А они как со мной… Сегодня…

— Погоди, Назарыч, — прервала мать, направляясь к печи. — Я сейчас.

Она налила в миску щей:

— Садись-ка похлебай.

— Да ведь я не потому, — застеснялся Назарыч.

— Садись, садись.

— Ну, ладно, коли так…

Назарыч перекрестился, сел за стол. Щи он хлебал обеими руками: руку, в которой была ложка, поддерживал второй рукой.

— Не боятся они бога, ироды проклятые, — сказала сердито мать, глядя, как дрожат руки Назарыча.

— Не боятся, — согласился Назарыч. — Сам-то вытащил из кармана часы, щелкнул пальцем по крышке и говорит: «Чтобы через пять минут все были на месте». А я что — птица? На одного Калинкина потратил время в два раза больше, да на Масленкина… Масленкина… — Назарыч вдруг положил ложку на стол, поднялся с табуретки и зачастил:

— Ах ты, беда какая. Ах ты, окаянство!

— Что такое? — встревожилась мать.

— Так ведь забыл, совсем забыл про Масленкина. Мне надо было зайти к нему с самого начала, а я запамятовал. Ах ты, беда!

— Да ладно, поешь, а потом пойдешь, — уговаривала мать.

— Что ты, что ты!

Назарыч засуетился, сказал «спасибо» и, не перекрестившись, торопливо заковылял на улицу.

— Совсем заездили старика, — мать горестно покачала головой.

— Мам, а отчего у Назарыча руки дрожат?

— От слабости.

— А слабости отчего?

— От старости да от болезней. У него ведь — и ломота в груди, и колоти в боках, и ревматизма.

Про ломоту да про колоти Егорка слышал не раз — колоти даже испытывал однажды сам, — а вот про ревматизму услышал впервые. «Эта болезнь должна быть очень злая: названье-то ишь какое резучее — ревматизма. Надо запомнить». Прошептав несколько раз кряду новое слово, Егорка спросил:

— А у ребятишек бывает ревматизма?

— Бывает, но реже, чем у старых. На стариков всякие болезни налетают не так, как на молодых.

Мать взяла со стола посуду и понесла в угол, за печку.

— А как на них налетают? — понесся ей вслед Егоркин вопрос.

— Да отстань ты, некогда мне с тобой…

— А ты скажи, тогда отстану.

— Как мухи на сахар, вот как.

Как мухи на сахар! Понятно. На прошлой неделе отец ездил после получки на станцию Протасовка и привез целый фунт сахару. Егорке удалось выпросить у матери лишний кусочек. Кусочек этот он полдня протаскал в кармане, а потом, вздумав съесть его с хлебом, выложил на стол. И что же! В один миг сахар почернел — его облепили мухи. Если болезни налетают на стариков так же, как мухи на сахар, то старикам приходится ой-ой-ой как плохо, пожалуй, хуже, чем сахару. Мух видно, их можно отогнать, а болезни не отгонишь, они невидимые. А интересно бы посмотреть, какие они есть. Ревматизма, наверно, как высоченный комар: худая, нос длинный-предлинный и очень острый: уж вопьется, так вопьется. Ломота вроде большущей жирной мухи, летает тяжело и гудит глухо: гу! гу! гу! Колоти — это самые обыкновенные мухи, их много, когда летают, их не слышно, а жалят с отрывом: уколют — улетят, снова прилетят, уколют и опять улетают — и так до тех пор, пока им не надоест.

Старикам плохо не только от болезней, продолжал рассуждать Егорка. Взять бороду. Ну к чему она: страшная, колючая? Или лысина? У всех людей на голове волосы. А у стариков? Голо, как на коленке. Очень некрасиво. А то вот еще — морщины! Лицо должно быть гладенькое, а у стариков оно такое, будто пробежало по нему много-много быстрых ручеечков, все в бороздочках. А приходят эти напасти с годами… Живет человек, живет, и вот у него появляются борода, лысина, морщины и всякие немощи. И к чему это только все? А может быть, не все такими становятся, может, есть такие люди, что до самой старости остаются молодыми да здоровыми?