Иван Супрун - Егоркин разъезд

— Довольно брехать, за работу пора, — строго сказал Самота.

Тырнов круто повернулся и пошел к месту работы. Вслед за ним подались и остальные.

Рабочим «брехня» Леонтия Кузьмича понравилась, они не раз вспоминали, как был высмеян мастер. Степан Степанович пуще прежнего злился на Тырнова, но с расспросами о каторжном прошлом больше не приставал.

После того, как отец приехал со станции Протасовка, в бараке все чаще и чаще стали вестись разговоры о разных странах и о житье-бытье. Получилось так, по мнению Егорки, из-за письма дяденьки Шатрова и подаренной Матвеем Николаевичем географической карты.

Карту и письмо отец принес в барак в субботу вечером. На улице неистовствовал жгучий морозный ветер, в бараке же топились вовсю железные печки, а над столом светилась десятилинейная лампа. Рабочие отдыхали после ужина: одни лежали на топчанах, другие сидели на скамейках около печек.

— А вот и Тимофей Иванович! — обрадовался Вощин. — А мы уже думали, что не придешь. Садись-ка, брат, к свету поближе.

Отец поздоровался со всеми и присел к столу, а Егорка подался в «удобенку», к Гришке.

Когда Егорка и Гришка вернулись на общую половину барака, все стояли вокруг стола и, наклонив головы, что-то внимательно рассматривали. Егорка подошел поближе: на столе лежала карта.

— В прошлый раз, — говорил отец, — Антон Кондратьевич интересовался, большая или нет наша страна и какие есть еще державы. Вот я и принес эту штуку.

— А понимать ее как? — спросил Аким Пузырев.

— Понимать очень просто, — объяснил отец. — Каждое государство окрашено в свой цвет. Вот наша Россия. Видите, она зеленая; Франция — голубая; Китай — желтый.

— Ну, а Германия где?

— Вот она, — отец положил палец на маленькое коричневое пятно.

— Только-то? — удивился Аким.

— Какая есть — такая есть, — ответил отец.

— Да не может быть! — не поверил Антон Кондратьевич. — Погоди-ка, Тимофей Иванович…

Отец убрал палец. Антон Кондратьевич склонился еще ниже над картой и прочитал: «Германия». Он выпрямился, огляделся вокруг и протянул:

— Вот это да…

Все знали, что Германия меньше России, но что она до такой степени маленькая, какой изображалась на карте, никто не предполагал.

— Вот это да! — повторил Антон Кондратьевич. — Медведь дерется с мышью и не может ее одолеть. А ведь по-настоящему-то надо бы как? Тряхнуть лапищей, и чтобы от мыши осталось мокрое место.

— А зачем тебе понадобилось мокрое место? — вступил в разговор Тырнов.

— Так ведь война.

— Ну, а война-то зачем?

— Как то есть зачем? — удивился Антон Кондратьевич. — Для покорения.

— А покорение для чего? — не отставал Тырнов.

— Для богатства. Будет земли больше — капиталу прибавится.

— У кого прибавится-то: у нас с тобой или еще у кого?

— Тут, видишь, дело какое… — замялся Антон Кондратьевич. — Тут дело такое…

— Какое?

— А такое. Воины были и будут всегда. Дрался наш люд с татарами, с французами, с турками, с японцами, ну, а теперь на русскую долю выпали немцы. Покрошим их, покажем свое геройство, а потом отдохнем несколько годочков и опять с кем-нибудь сцепимся. Так уж божий свет устроен.

— Ты не виляй, Кондратьевич, а говори — у кого капиталу от войны прибавится? — наседал Тырнов.

— «У кого, у кого». Известно, у кого — у казны.

— А казна чья?

— Известно, чья — казенная.

— А все же, чья?

— Да чего ты вцепился в меня? — Антон Кондратьевич махнул рукой и насупился.

Тырнов улыбнулся:

— А казна-то твоя в руках царя да богатеев. Вот и раскидывай мозгами.

Но Антон Кондратьевич не стал «раскидывать мозгами», а продолжал доказывать свое.

Егорка понял, что Антону Кондратьевичу очень хочется того же, что хотелось Егорке, — наколошматить немцам, а вот отец и дяденька Тырнов почему-то этого не хотели.

Когда спор немного утих, отец достал из кармана письмо:

— Послушайте, что нам пишет Никита Аверьянович. Это письмо кинул мне из вагона какой-то солдат.

«Здравствуйте, земляки!

Пишу вам обчее письмо первый и, может быть, последний раз. Сидим мы в окопах всю зиму, обовшивели все, как шелудивые черти, обземлились, и пахнет от нас мертвечиной. Пуляем мы в них, они в нас, и не видим ни конца ни краю. Одним словом, живем хуже кротов. Над кротами хоть смерть не кружится, а над нами кружится. Побывал два раза в госпитале. Первый раз врезался в мягкое место осколок от снаряда, а другой раз прострелили навылет икру. Там и там затянуло.