Мария Прилежаева - С тобой товарищи

— Работает. Давайте что-нибудь делать. Разговаривать, что ли.

Юлька отбросила за ухо крутой завиток и, энергично тряхнув головой, отчего темная прядка снова упала на щеку, сказала с задорным блеском в глазах:

— Даю сеанс одновременной игры. Между делом могу разговаривать. Саша, есть две доски?

— Есть-то есть…

— Юлька, зачем? — забеспокоился Костя. — Ни с того ни с сего… Играй с одним Сашей. Мне не хочется что-то…

— Хитришь! — лукаво ответила Юлька. — Тебе очень хочется. Боишься, сорвусь. Начинаю. Саша, иду. Костя, внимание!

Тихо. Юлька следила за досками с затаенной улыбкой: видно было, какая-то мысль ее будоражит и радует.

— Саша! Может быть, все повернется в хорошую сторону.

— Юлька, не говори то, что не думаешь.

— Не говорю. Шах королю.

— Эх, Костя, и у тебя съели коня!

Юлька сняла с доски изящную резную фигурку, повертела в руках.

— А вчера я познакомилась с Аллой.

— Что особенного? — возразил Костя, негодуя на себя за коня. — Ты была знакома с ней раньше… Ну и болван я!

— Нет, почти незнакома. Как мне хочется быть десятиклассницей! Даже завидно. Когда-то я буду? Она идет, и подмышкой толстенная книга. Белинский, том второй, сочинения. Честное слово! Она мне сказала, что не разделяет взгляды Писарева на Пушкина. Не верите? Правда. Саша, ты не разделял когда-нибудь взгляды?

— Что-то не помню.

Он обдумывал ход. Хотелось бы выиграть, но… кажется, король его попал в вечный шах.

Юлька рассуждает о Писареве, а между тем на обеих досках господствуют белые.

— Надо прочитать этого Писарева, — заметил снисходительно Костя. — Твоя Алла, наверное, и не разобралась в нем совсем.

— Что-о? Ох-ох-ох! Ты не знаешь, какая она, Алла! У нее с преподавателем литературы принципиальные споры. У тебя бывают принципиальные споры? Костя! Эх, Костя! Не надо было делать короткую рокировку. Я ввожу ладью, а у тебя потеряны темпы…

Она огорчилась и сердито накручивала на палец кудрявую прядку, которой доставалось при любых обстоятельствах.

Костя со вздохом вывел слона. Он двинул его наобум и при этом с опаской искосился на Юльку. Она просияла: ход случайно оказался удачным.

— Гениально! Если бы ты захотел, ты. Костя, мог бы быть мастером. Кроме того, заняться еще чем-нибудь. Алла считает: надо быть разносторонним. Теперь у нас с ней идеал — разносторонняя советская девушка! А вчера… Вы только послушайте, что было вчера! У нас одна девочка всю геометрию просидела под партой. Не верите? Правда!

Юлька болтала безумолку: она подбадривала себя и храбрилась.

— Просидела под партой? Что тут особенного? — грустно ответил Саша.

Он думал о маме. Она через стену слышит, должно быть, какой оживленный здесь идет разговор. Пусть бы Юлька проговорила до ночи. Что ей стоит? Неожиданно Саша сказал:

— А у меня есть одна очень важная, трудная цель.

В это время как раз вошла мама.

Саша сдался тотчас и, покраснев, смешал на доске фигуры. А Юлька на время утратила дар красноречия и в испуге смотрела на Сашину маму.

Однако она тут же справилась со своим замешательством.

— Здравствуйте! Саша неважный игрок, но не всем же быть шахматистами… Ах, Костя!..

Едва вошла Сашина мама. Костя вдруг поглупел. Его хватило лишь на одни «гениальный» ход, затем слон повел себя бездарно до крайности. Он полез напролом, как будто главной его задачей было свалить своего короля в яму.

— Мог бы еще продержаться немного! — шепнула Юлька с досадой. — Никакого самообладания. Мат!

Теперь оставалось одно: усыплять подозрения Сашиной мамы.

— Какая. Саша, у тебя важная и трудная цель? — спросила мама, опустившись на стул и чуть откидывая голову.

Сашина мама устала. Это можно было понять по лицу, осунувшемуся, с подчеркнутыми густой тенью глазами.

— Я — сказал Саша неестественным голосом, — нас будут завтра обсуждать на общем собрании.

У него было такое лицо, с каким, должно быть, человек бросается в омут.

И он бухнул бы все напрямик. Юлька кинулась спасать положение:

— Они с Костей невыносимо волнуются. У них строгий секретарь комитета, но вам ведь тоже страшно делать завтра доклад?

— Да, страшновато. Очень, если правду сказать.

Она улыбнулась, разглядывая темноглазую девочку, у которой был отчаянно смелый и решительный вид.

— А в комсомол я вступала двадцать лет тому назад, — сказала Сашина мать.

— Двадцать лет!

Она прищурила серые теплые глаза, словно всматривалась в давнее.

— Помню этот день, как вчера. Каждую черточку в нем. Каждый звук. Все свои мысли. В этот день с утра валил снег. Я шла в школу и думала: начинается новая жизнь! И действительно… Счастье, что юность моя прошла с комсомолом!