Тамара Воронцова - С тобой товарищи

Город, в который Иринка приехала, стоял на реке. Река была большая и такая широкая, что лес на другом берегу казался низеньким, потемневшим от времени неровным забором.

Над рекой, над городом — куда ни глянь, виделось небо то синее, яркое, высокое, то низкое, серое и такое плаксивое, что из-за него по целым дням нельзя было высунуть носа на улицу, а река от бесконечных дождей мрачнела, вздувалась. В такие дни волны ее вдруг вырастали, покрывались пеной. Разбиваясь друг о друга, ядовито шипя, они накатывались на берег, к Иринке казалось: вот-вот уцепятся волны за бабушкин домик, стянут его в воду и проглотят.

В непогоду редко кто отваживался выходить на реку. Не боялись ее, пожалуй, только дед Назар — отчаянный рыболов, да еще теплоходы, что шли откуда-то с севера и с юга. Белые, они напоминали Иринке лебедей, что плавали в зеленоватом от водорослей пруду в парке большого города, откуда Иринка приехала. Приближаясь к бабушкиному домику, теплоходы протяжно гудели.

— Почему они гудят, бабушка? — спросила как-то Иринка.

Бабушка перестала вязать свой бесконечный чулок, задумалась и ответила негромко:

— Приветствуют они… по-нашему, по-пионерски сказать, салют отдают.

— Кому? — удивилась Иринка.

Бабушка не ответила. Накинув на плечи большую пудовую шаль, позвала Иринку:

— Пойдем.

…За углом, домиков через десять, увидела Иринка группу деревьев и среди них обелиск: на строгом гранитном постаменте легко устремленная ввысь черная мраморная стрела.

Наклонилась Иринка к обелиску и прочла: «Мужественным, несгибаемым, отдавшим свои жизни за власть Советов… 1919 год». И поняла, кому салютуют белые, похожие на гордых лебедей теплоходы. Огляделась.

Обелиск стоял на возвышении, с которого виден был весь город, видна была река до самого ее поворота к холодному Северному океану, куда этой весной, оставив Иринку на попечение бабушки, уплыли мама и папа. Маму и папу приходившие к ним люди называли учеными. А Иринка удивлялась: ну какие же они ученые? Папа еще туда-сюда. Особенно когда задумается — похож на ученого. У него круглые с толстыми стеклами очки, нос, как у Фиделя Кастро. А мама… Подстриженная под мальчишку, в короткой юбке, и туфлях без каблуков она очень походила на Тоську Иванкову, девчонку из соседнего подъезда, ужасно несерьезную, хохотушку. Мама тоже всегда хохотала: подгорят котлеты — хохочет, уплывет суп на плитку — тоже. Даже когда читает что-нибудь, вдруг засмеется негромко да так заразительно, что и Иринка не выдержит. А старым профессор, директор научно-исследовательского института, называет маму многоуважаемой, а за глаза умницей да еще удивительной. Иринка знала, что в том институте, где работает профессор, атом расщепили, энергию его в первый и мире ледокол вдохнули. А атомная энергия, по словам Иринкиного приятеля Кольки Жданова, сила: всю землю на куски может разорвать. Значит, смелый человек профессор, если не боится этой силы, умный, раз сумел разгадать, научился управлять ею. А вот маму разгадать не может.

Однажды Иринка так и сказала об этом профессору. У него сделалось такое длинное лицо, что Иринка едва подавила смех.

— Тэк, тэк, тэк, — затэкал профессор. — А ну, пойдемте-ка, молодой человек, — сказал он, и Иринка окончательно не выдержала, фыркнув, раскатилась смехом на всю квартиру.

— Да я девочка, — пыталась сквозь смех доказать она, но профессор не слушал:

— Пойдемте, молодой человек.

Смеясь, Иринка вышла за профессором на улицу, смеясь, села и машину, смеясь, вошла в здание института. Профессор открыл перед ней одну из многих дверей, и Иринкин смех оборвался. Она увидела громадные машины, странные, таких Иринка никогда не видела, похожие на толстенные башни с лесенками, с длинными усами проводов, с мигающими глазами разноцветных лампочек. У самого подножия машины крошечная, по сравнению со всем сооружением, стояла мама. Иринка ее сразу не узнала. Мамины по-мальчишечьи короткие волосы спрятались под белой шапочкой, длинный белый халат прикрывал мамины всегда торчащие из-под короткой юбки колени. Но больше всего поразили Иринку мамино лицо и ее голос, какого Иринка у нее никогда не слыхала. Мама отдала какое-то приказание, и несколько таких же белых фигурок закопошилось, вокруг машины. Мама скрылась за белой дверью, над которой тотчас же замелькала видимая отовсюду красная надпись: «Не входить, не входить…» Потом снова вышла. Направилась к ним к профессору и Иринке. Поздоровавшись, коротко сказала: