Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна

А на киностудию Сурен ходил с дедушкой Акопом, который тоже приехал. Вот так!

После третьего урока наш шестой «Б» уже был знаменит на всю школу. Со всех классов бегали посмотреть на Сурена. Даже двухметровые усатые акселераты-десятиклассники где-то аж под потолком просовывали головы в наши двери, раскрывая рты от интереса.

Игорь Дмитруха сиял. Обняв Сурена за плечи, он водил его на переменах по всей школе, что-то показывал и, захлебываясь, говорил, говорил, говорил. Без умолку.

Галушкинский, Монькин, Спасокукоцкий и Кукуевицкий, как собачки, ходили следом.

Девчонки перешептывались, делано прыская от смеха.

Я стоял в коридоре у окна и только вздыхал.

Сурен понравился всем. Всем без исключения. Он просто не мог не понравиться. Чтобы он не сделал, чтобы не сказал, как бы он не скривился, всё было симпатично. И как он, рассказывая, размахивает рукой, резко выбрасывая её вверх, — было симпатично. И как прищуривал глаз. И как наклонял голову, слушая. Всё было симпатично.

И всем хотелось с ним поговорить. о чём-то спросить, что-то сказать. И каждомк он улыбался, каждому подмигивал, каждому что-то отвечал.

Я вспомнил почему-то Юрия Никулина, знаменитого клоуна и такого же знаменитого киноактера, и от этого воспоминания Сурен мне стал еще симпатичней.

И вот, когда он в обнимку с Игорем Дмитрухой проходил мимо меня, я встретился с ним взглядом и… не выдержал.

— А… а у нас в селе тоже когда-то снимали кино, запнувшись, сказал я. — И…

— Ха! — воскликнул, перебивая меня, Игорь. — А у нас в квартире газ, а у вас? — Потом, как всегда, смешно скривился и зажужжал: — Жж-жж!.. А ну, отскочи на полтора вареника, Муха!.. Это же Муха! Не слушай его, Сурен! Это Муха! Жужжит всякое такое, всякий вздор. Идём!

Сурен как-то странно посмотрел на меня, растерянно улыбнулся и, ничего не сказав, отошел, потому что Игорь тянул его дальше.

А Туся Мороз, которая стояла неподалеку, посмотрела на меня с такой жалостью, с какой смотрят только на бедного, затравленного, жалкого кота.

Вся кровь бросилась мне в лицо. Щеки вспыхнули огнём… Никогда, никогда не чувствовал я такого отчаяния, такого унижения, такого стыда. Никогда мне не было так горько.

Я отвернулся к окну и прикусил губу, чтобы не заплакать. Хорошо, что прозвенел звонок.

— Он грубиян. Не обращай на него внимания, — шепнула мне на уроке Туся. Но от её сочувствия мне стало еще горше.

Как я ненавидел в тот момент свой шестой «Б». «Зачем вы мне все нужны! — с бессильной злобой думал я. — Обойдусь я и вас обойдусь!».

До конца уроков сидел я, как та туча. Настроение было — хуже быть не может. Еще и от Лины Митрофановны замечание заработал. Потому что, ясное дело, слушал её объяснение невнимательно и повторить то, что она объясняла, не смог.

Была у меня в это время голова, как казан, а ума — ни ложки.

Правду говорит мой дедушка Гриша: «Одна беда идет, другую за руку ведет. Как начинает на тебя что-то валится, то только успевай горевать».

Вышел я после уроков такой, как приговоренный выходит после суда.

Но только вышел со школьного двора на улицу, как неожиданно услышал:

— Добрый день, Стёпа! Что это ты такой грустный и невеселый. Поднял голову. — старый Чак стоит у школы, улыбается приветливо.

— О! Здравствуйте! А вы как тут?

— Да вот к тебе пришел. На встречу. Но вижу, наверно, не вовремя. Что случилось? Двоек нахватал? С мальчишками подрался?

— Да нет! Всё хорошо! Всё о'кей! — улыбнулся я, потому что и вправду настроение у меня сразу поднялось — тучу мою как ветром сдуло. — Честно! Честно! Всё о'кей! Но ка вы меня нашли?

— Оппа! Большое дело опята! Ты же мне говорил, в какой школе учишься, а я что — уже и школу найти не способен?

И то, что он сказал мне знакомое дедово «Большое дело опята», совсем развеселило меня.

Мимо нас прошла Туся Мороз. Глянула с интересом на старого Чака, улыбнулась приветливо ему. И мне улыбнулась — видно, утешенная тем, что я повеселел.

Я ей весело подмигнул.

Пусть не думает, что я нюни распустил от этого Игоря Дмитрухи! Меня так просто не свалишь!

Туся подпрыгивая побежала на троллейбус.

— Так всё у тебя, говоришь, о'кей? — переспросил Чак. — А уроков на завтра много?

— Немного есть, — вздохнул я. — На часа два-два с половиной… А что?

— Ты знаешь… — Чак как-то смешно, одним пальцем почесал затылок. — Думал я, думал над теми словами Рыжего Августа про зелье-веселье, смех-траву, и подумал, что всё-таки нужно было проведать того куреневского деда старого Хихиню… Разговоры разговорами, а не бывает дыма без огня. Не хотелось бы мне умирать, не проверив этих слухов. А?