Стороженко вылез.
Двери раскрылись, и Стороженко, а за ним эсэсовец зашли. Я — за ними. Между пролетами лестницы была натянута проволочная сетка (наверно, чтобы нельзя было спрыгнуть вниз). Они поднялись на второй этаж, пошли по длинному коридору с высокими резными дверями по сторонам.
Немец распахнул какую-то дверь, и они зашли.
Гестаповец сел за стол, закурил сигарету. Старый Стороженко стоял, опустив седую голову.
— Ну, здравствуй, Пьер! — улыбнулся гестаповец и снял темные очки.
— Август? — удивленно прошептал Стороженко. Да, это был Рыжий Август. Теперь и я узнал его. По голосу. Лицо его пересекал шрам.
— Не думал я, что встретимся, — откинув голову, прищурился Август.
— И я не думал, вздохнул Стороженко.
— Иду сегодня по базару — глазам своим не поверил: неужели, думаю, ты? Присмотрелся — ты! Приказал полицаю, чтобы тебя привел. Не хотелось, чтобы первое твое впечатление от встречи было испорчено вульгарной базарной обстановкой. Хотелось бы, чтобы это произошло в пристойнейшем, ха-ха-ха, месте. Мы же с тобой всё-таки артисты. Любим эффекты. Ха-ха-ха! — он был очень доволен собой.
Стороженко угрюмо молчал.
— Да ты садись, садись, — будто лишь теперь увидев, что тот стоит, сказал Август. — Ты же уже старенький, наверно, ноги не держат, лет на пятнадцать меня старше. Эх-же-же. Прошла жизнь… Что же ты у большевиков лучшей доли не заработал — бросили они тебя, как ничтожество, побираешься на базаре. И в цирке ты вроде не выступал у них. Я интересовался. Вроде не выступал.
— Не выступал, — тихо произнес Стороженко.
— Что же так? Революция дала всем такие возможности. «Кто был ничем, тот станет всем…» — поётся в вашем «интернационале». А ты же такой талантливый. И вдруг… Ай-яй-яй… Или, может, тебя на гастроли по Сибири отправили… Ха-ха-ха!
— Нет…
— Подожди! А где Тереза? Она тогда же выжила, мне говорили… А вы потом вроде поженились.
— Она умерла от тифа в гражданскую…
— а-а, тогда ясно. Ты не смог кривляться на арене после этого. Смотри!.. Такая любовь! Кто бы подумал?! И всё-таки талант у тебя есть. Есть! Я смотрел сегодня, как ты «выступал». Люди смеялись. А в условиях оккупации, горя, неволи, голода заставить людей смеяться — это непростое дело.
— Может, сейчас людям улыбка нужна, как никогда. Для того, чтобы выжить…
— Возможно.
— А ты, я вижу, тоже с цирком распрощался. Ты, говорят, так неожиданно исчез тогда. Ни вещей из дома не взял, ничего. Все были уверены, что с тобой что-то случилось, в Днепре утонул или еще что.
— Нет, не утонул. Такие, как я, не тонут, — самодовольство так и лезло из него. — Я понял, что цирк — это пустой номер. Бросил всё и занялся коммерцией. Через год имел свой магазин в Чите.
А в семнадцатом году уже было три магазина. Солидная фирма. С большевиками мне было, как ты понимаешь, не по дороге. Родители мои — немцы. В Мюнхене жил мой родной дядя. Я и поехал к нему. В тридцать третьем я был уже с фюрером… И вот видишь — ты побираешься на базаре, а я сижу тут. Меня очень уважают как специалиста по российскому вопросу. У меня замок в Тюрингии и вилла на Топлицзее.
— Понимаю… — покачал головой Стороженко.
— Нет, ты еще ничего не понимаешь, — откинув голову назад и прищурился Август. — Ты что думаешь, что я привел тебя сюда, чтобы поговорить о цирке, вспомнить о молодости. Ха-ха-ха!.. Нет! Я очень деловой человек, чтобы позволить себе такую платоническую ерунду. У меня к тебе дело.
— Какое?
— Помнишь, ты хотел меня убить, и я назвал тогда имя куреневского деда Хихини, который знал тайну зелья-веселья, смех-травы. Подожди!.. Я знаю! Ты сейчас начнешь говорить, что ты не был у него, ничего не знаешь и тому подобное. Так вот, предупреждаю, не трать пороха и не говори. Я не поверю ни одному твоему слову. Я за это время научился хорошо понимать психологию людей. Без знания человеческой психологии в гестапо нечего делать. Ты был у Хихини. Ты не мог ни пойти к нему хотя бы из-за обычного людского интереса. Ты не мог себе отказать в удовольствие от знакомства с необычным человеком, который знает секрет зелья-веселья, чудодейственной смех-травы, способной сделать людей веселыми, а так же, счастливыми. И ты ходил. И тебе Хихиня открыл секрет. я понял сегодня на базаре. Конечно, открыл. Потому что ты ему понравился…
Стороженко внимательно слушал и все внимательней и внимательней всматривался в Рыжего Августа. И вдруг… захохотал.
Не знаю, слышали ли стены гестапо когда-нибудь такой громкий и очень веселый смех арестованного.
Читать дальше