Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна

Мимо Михайловского Златоверхого монастыря, тарахтя по ухабистой дороге, ехала сельская подвода. С одной рядком, свесивши ноги и держась руками обеими руками за грядку [6] Грядка (здесь) — края кузова телеги или саней, образуемые продольными или поперечными жердями. , с напряженными лицами, смотря прямо перед собой, сидели трое откормленных монахов. От тряски всё у монахов тряслось и подпрыгивало: и бороды, и щёки, и красные носы, и кресты на груди, и запыленные сапоги, что выглядывали из-под длинных черных подрясников.

Миновав Михайловский монастырь, мы подошли к фуникулеру.

«Михайловский механический подъём. Инженер А.А.Абрагамсон» — прочитал я вывеску на верхнем павильоне.

Чак опустил монетку, турникет клацнул, пропуская его. Я пролетел следом. Зашли мы в вагончик и двинулись вниз.

Из оконца «механического подъёма» видно было Днепр, по которому, хлопая колесами по воде, пароходик с высокой трубой тянул баржу.

Труханов остров с хатками и улицами рабочей слободки был какой-то непривычный. И просторы заднепровские, без Воскресенских и Русановских белых жилых массивов, без заводских труб, ровные, лесисто-зеленые, тоже были непривычны.

Только панорам Подола с множеством крыш как будто знакома, хотя, конечно, дома были ниже и больше торчало крестов.

«Механический подъём» спустил нас не до самого низу, как это делаться теперь, а примерно до половины склона.

Оттуда мы уже пешком дошли до суетливого, шумного Подола. Тут стоял неимоверный гвалт. Скрипели возы, понукали извозчики коней, и на сотни голосов восклицали, кричали, торговались, смеялись и ругались.

Куда там даже тому Евбазу!

Весь Подол был запружен возами, заставлен нескончаемыми лавками и ларьками, над ними натянуты грязные брезентовые тенты и черные зонты.

Посредине Подольской площади возвышалось каменное строение с колоннами и архангелом вверху.

Под этим строением (или ротондою, как называют её архитекторы) был фонтан, где какой-то дядечка боролся со львом.

— Знаменитый подольский фонтан «Самсон», или «Филициал» — шепнул мне Чак имхо, чтобы не привлекать ничьего внимания. — Восемнадцатый век. Автор — известный киевский архитектор Григорович-Барский, который и родился на Подоле. Этот фонтан недавно отреставрировали специально к 1500-летию Киева.

Возле фонтана толпились, толкаясь, люди, в основном калеки, плеща на себя водой, которая считалась, наверно, исцеляющей.

Сели мы на маленький дребезжащий трамвай, и потащил он нас через весь Подол на Куреневку, мимо грязной немощеной подольской улочки с разбитыми ухабистыми колеями, мимо деревянных скособоченных домишек, крытых жестью, с крылечками под крышей, с оконцами, с белыми вышитыми занавесками на окнах.

За Кирилловской церковью запестрели сады, началась Куреневка.

Мы сошли с трамвая и направились тихими улочками мимо знаменитых куреневских садов и огородов, которые снабжали продавцов всех киевских базаров фруктами и овощами.

Адреса старого Хихини мы не знали. Нужно было спрашивать.

Но тогдашняя куреневка не отличалась от обычного села.

Тут все друг друга хорошо знали. И первая же встреченная девушка, с будто аккуратно выпиленной щербинкой в переднем зубе, у которой Чак спросил, сразу и показала нам дорогу.

Хихиня жил на поросшем дерезой горбе над оврагом, в плохонькой, крытой камышом хатке-курене [7] Курень (здесь) — жилой дом в некоторых местах Украины и казачьих станицах на Дону. , может, в одном из последних козацких куреней, которые когда-то дали название Куреневке.

Впритык к хате росла старая высокая развесистая груша, которая уже почти не плодоносила. Только одна ветка была густо усеяна мелкими желтенькими «лимонками».

Больше деревьев в усадьбе не было. За хатою — небольшой огород. Зато весь двор засажен цветами. И розы, и астры, и флоксы, и бархатцы… Чего только не было, как поздней осенью.

Девушка, которой было по дороге, пока шли, успела рассказать Чаку, что старый Хихиня — чудак-одиночка, живет один, бедствует, перебивается, как это говорят, с хлеба на воду, но всегда веселый, всегда поёт, выращивает цветы и раздаёт людям. Особенно если увидит, что кто-то грустит.

Люди считают его полоумным, но любят. Звали его Федот, но все на Куреневке называют его Хихиня (за то, что всё время хихикает).

Показав курень Хихини, девушка попрощалась и пошла по улице дальше, даже не спросив зачем гимназисту вдруг понадобился старый куреневский чудак.