— Я — нет, — сказал Чак. — А он слышал. Он невидим был.
— Ага. Ясно. Если невидимый, тогда мог.
— Так что? Правду вы говорили или…
— Правду. Я вообще не вру никогда и врунов не люблю. Поэтому и вам поверил. Потому что чувствую отчего-то, что не обманываете.
— Не врем, — как можно серьезней сказал я.
— Но теперь вы скажите, как там у вас в восемьдесят втором?
— Хорошо. Только… уроков много задают.
— Ясно. Уроков во все времена много задают. А царь какой? Как зовут?
— Нет никакого царя. Николай Второй — это же последний российский царь.
— Да ну!
— Точно! Через пять лет, в семнадцатом, революция грянет. И царя скинут. А потом помещиков и капиталистов. Народная власть будет, советская.
— Эх! Хотелось бы одним глазком взглянуть!
— Да посмотрите обоими. Пять лет не так уж и долго.
— Да старый я, всё-таки шестьдесят седьмой уже.
— Ну так что? — отозвался Чак. — Мне вот восемьдесят два.
— Смотри, как сохранились, — ехидно произнес Хихиня, и прищурившись оглядывал мальчишескую фигуру Чака в гимназической форме.
— Да не смотрите на него сейчас, — вступился я. — Сейчас ему двенадцать, как и мне. Потому что это же семьдесят лет назад. А меня совсем нет. Поэтому я и невидимым был. И материализовался, чтобы с вами поговорит. Специально. Вот еще немного поговорим и исчезнем.
Толстые губы Хихини округлились бубликом.
— Во-он оно что! Ясно.
Он всё-таки был необыкновенный дед, этот Хихиня. Его ничто не удивляло. Даже такая удивительная вещь, как люди из будущего. Чудаков ничто не удивляет.
— Слушайте! — вдруг просветлел он. — Не знаю, как вы это делаете, но раз так, то сгоняйте, мальчишки, к моему предку Тимохе Смеяну, в тысяча шестьсот сорок восьмой год, и узнаете у него секрет зелья-веселья. Я бы и сам…
Он не договорил, потому что в это время его перебил звонкий женский голос:
— Ой, глядите, чтобы сами вы в Кирилловку не попали!
Мы обернулись.
Из-за хаты, раскрасневшись, с цепом [8] Цеп — ручное орудие для молотьбы, состоящие из длиной ручки и прикрепленного к нему ремнем короткого била.
в руках, вынырнула та самая девушка, что привела Чака сюда.
— Ах вы бессовестные! — накинулась она на нас. — Издеваетесь над дедом! Насмехаетесь! Я всё-всё слышала! Ах вы! Вот я вас! Она махнула цепом.
Я не успел уклониться, и цеп ударил меня по голове. Бомм!.. В глазах у меня потемнело.
Глава 11
Идем в музей. «А ты мог бы совершить подвиг?.. По-моему, мог бы». Январское вооруженное восстание арсенальцев. Последние слова старого Хихини. «Завтра в четыре»
Я стоял рядом со старым Чаком в скверике на площади Богдана Хмельницкого. Голова у меня немного болела от удара цепом, но шишки не было. — Ты на девушку не обижайся, — улыбнулся Чак. — Она же думала, что мы издеваемся над Хихиней, защищала его от мальчишеских насмешек.
— Да я не обижаюсь. Я всё понимаю, — улыбнулся Я, почёсывая ушибленное место. — А этот Хихиня симпатичный. Понравился мне.
— И мне тоже. Хороший дед.
— А что это он про своего предка говорил?
— Ты же слышал: «Сгоняйте в тысяча шестьсот сорок восьмой, узнаете секрет зелья-веселья».
— Это он серьезно?
— Кто его знает?
— Но, может… А? — с надеждой глянул я на старого Чака.
Мне так понравилось это путешествие а прошлое. И так безудержно хотелось узнать секрет смех-травы, зелья-веселья, что делает людей веселыми и беззаботными, добрыми и остроумными на всю жизнь. А также счастливыми. Может же, и правда существует этот секрет и растет где-то в лесу или поле смех-трава, только людей не знают о ней.
Эх! Как бы оно мне сейчас пригодилось, это зелье-веселье!
Берегись тогда, проклятый Дмитруха! Безразличны мне были б твои насмешки, жужжание твоё мерзкое!
И ваше хихиканье подлое, Монькин, Галушкинский, Спасокукоцкий и Кукуевицкий!
ЭХ! Я бы тогда…
Чак как-то загадочно улыбнулся и сказал:
— Ну, хорошо… Будь здоров, Стёпа! Мне уже пора.
— До свидания. А когда увидимся? — робко спросил я, нарушая нашу договоренность.
— Не знаю, не знаю… — неуверенно ответил Чак. — Если нужно будет, я тебя разыщу.
И снова, как только он отошел от меня, то сразу потерялся из виду.
В отличии от нашей школы, где все уроки у нас были в одном классе, тут, в Киеве, ввели так называемую кабинетную систему. Это значит, что один урок в одном классе, другой — уже во втором, третий — еще в одном и так далее. Только прозвенел урок, бери вещи в охапку и айда, чтобы не опоздать. Потому что и позавтракать нужно, и сбегать, может, кое-куда. Оно, конечно, интересно (в каждом кабинете своя обстановка, свои научные приборы, своя аппаратура), но нужно всё время надо смотреть в оба, чтобы не растерять свое имущество.
Читать дальше