Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна

— По-понимаю, — сказал я, не очень, правда, представляя, как это всё будет.

— Ты не будешь чувствовать ни холода, ни тепла, ни голода, ни боли — ничего. Ты сможешь легко летать по воздуху, мчаться с какой угодно скоростью, не зная усталости, пролезать в самую маленькую щель. Ведь тогда тебя не было. И только в том случае, когда ты вдруг захочешь вмешаться в происходящее и вмешаться, сделаешь что-то активное, ты в миг станешь материальным. И тогда уже почувствуешь и холод, и голод, и боль. И сможешь удариться, обжечься, порезаться… Но даже тогда ничего страшного с тобой не случится, не бойся. Просто в случае опасности наше с тобой приключение само собой неожиданно прервется, и мы возвратимся в сегодняшний день. Но без серьезной необходимости не делай, будь добр, ничего. Хорошо? Потому что мы уже не сможем вернуться назад в тот день. Дважды в один и тот же день прошлого возвратиться невозможно. А может, именно этот день будет наиважнейшим в раскрытии тайны. Понимаешь?

— Понимаю, механически сказал я, не понимая, однако, о какой всё-таки тайне он говорит, но страшно заинтересованный.

— Ты только ходи за мной всюду и не теряй меня из поля зрения. Это просьба к тебе. Потому что мне нужна будет твоя помощь. Ты же должен помочь мне раскрыть тайну. Тайну, на раскрытием которой я бился всю свою жизнь. Ты готов?

— Готов.

— Не боишься?

— Не боюсь, — сказал я. чувствуя в груди холодок, как на краю пропасти.

— Тогда — внимание! — Чак слегка стиснул свои пальцы, что держали мою руку, — будто электрический ток пробежал по моей руке.

В глазах у меня потемнело.

Бом! — раздался в голове звон.

И сразу будто включили на полную громкость радиоприёмник: зашумело, заголосило, завопило рядом многолосо.

Я даже не уловил того мгновения, когда цирк вдруг исчез из моих глаз и я очутился на базаре, среди сотен людей, которые сновали туда и сюда, среди шумных торговок и мордатых продавцов, что спесиво взирали из-за прилавков, среди движущейся пестрой толпы в непривычных. только в кино виденных дореволюционных армяках, чумарках, длинных, до земли складчатых жакетах и платьях, в широкополых шляпках, котелках и картузах с лакированными козырьками.

Посредине базара высилась обшарпанная, облупленная церковь с пятью, наверно, когда позолоченными, а теперь потемневшими, облезлыми маковками и квадратной под островерхой ребристой крышей, звонницей (Наверно, это та самая Железная церковь, о которой вспоминал Чак.). А возле неё в беспорядке теснились сбитые из досок какие-то грубо сколоченные ларьки, прилавки с навесами и без них, лавки и сарайчики.

Всё вокруг галдело, кричало, визжало, торговалось, ссорилось, ругалось, зазывало, приглашало, расхваливало на все лады свой товар.

— Кому сало? Кому сало?

— Огурчики! Огурчики! Помидорчики! Лучшие на всем базаре! Лучшие на всем базаре!

— Капуста! Капуста!

— А кто забыл петрушку? Кто забыл?

— Только у меня! Только у меня! Специи-пряности, заморские травы для любой приправы!

— Кому рубец? Кому рубец? Навались, у кого деньги завелись!

И среди всего этого крикливого многоголосия тоненький детский голосок:

— Кому воды холодной? Кому воды холодной?

Черный перепачканный мальчик, отставив руку, в которой держит кружку, аж сгибается под тяжестью большого ведра. В ведре плавала квадратная дощечка, чтобы не расплескалась вода.

— Пара гипсовых венер! Пара гипсовых венер! Одна — Наполеон! Вторая — Архимед! — выкрикивает лохматый парень, держа в руках небрежно сделанные статуэтки. Где Наполеон, Где Архимед, разобраться было невозможно.

А вон целое представление.

Лысый дядечка, театрально размахивая руками,

— Вас пригласили в пристойный дом. У вас прекрасное настроение. Вы в новом костюме. Вы чувствуете себя парижским денди. Вы заливаетесь соловьём, ухаживая за дамами. И вдруг — о ужас! кошмар, о боже правый! — неосторожным жестом руки дама слева от вас переворачивает на вас тарелку с борщом. О, неба херувимы! Страшные пятна покрыты пиджак, и брюки, и жилет! Ай-ай-ай! Теперь ваш костюм ни носить, ни пропить, ни продать, ни проиграть, ни заложить в ломбард. Вы несчастны!.. Но… Не впадайте в панику! Вы покупаете у меня чудодейственную пасту «Универсал». Несколько минут и — о чудо! — пятна исчезают. Ваш костюм снова новый Теперь его снова можно и носить, и пропить, и продать, и проиграть, и заложить в ломбард. Вы снова парижский денди. И снова заливаетесь соловьем, ухаживая за дамами. Счастье вернулось к вам. Смотрите! Я демонстрирую это чудо на ваших глазах! О! — Он заляпал полу своего армяка чем-то черным, тут же потер её «Универсалом» — и пятно исчезло. А когда на него обращали внимание, он внезапно, будто ненароком, заляпывал сюртук какому-нибудь прохожему, громко вскрикивал: «Ах, пардон, пардон! Я сейчас!» — и сразу же выводил пятно.