Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна

Едва остановился экипаж, едва двинулись директор и учителя к нему, как неожиданно из окна нашего класса вылетела чернильница и… попала в генеральский эполет. Все замерли. Весь китель попечителя, правая щека, бакенбарды, усы, белое платье Феи и кружевной зонтик были забрызганы чернилами.

Несколько секунд тянулась немая сцена, потом Фей что-то крикнул, ткнул кулаком кучера в спину, кучер ударил коней, и экипаж, свернув за угол, помчался вниз по Бибиковскому бульвару.

Директор с учителями бросились по лестнице вверх, в наш класс.

— Кто кинул чернильницу? — белыми губами тихо спросил директор.

Мы молчали.

— Кто кинул чернильницу? — повторил директор. Мы молчали.

— Не выйдете из класса до тех пор, пока не признаетесь, — сказал директор, повернулся и закрыл за собой дверь. Прошел час, директор зашел и сурово спросил:

— Ну что? Одумались? Мы молчали.

— Вы меня знаете! Я не бросаю слов на ветер. Вы не пойдете домой, пока не скажете. — Директор повернулся и вышел.

Прошло еще два часа.

К нам заходили учителя и уговаривали признаться. Мы отвечали, что ничего не знаем.

Прошло еще два часа. Снова пришел директор.

— Кто кинул чернильницу?

Класс молчал.

Директор повернулся и вышел.

Приближался вечер.

Мы уже сидели в классе восемь часов. Разрешалось выйти только на две-три минуты по крайней нужде. В сопровождении классного надзирателя.

Смеркалось.

В десять часов вечера снова зашел директор, утомленный, с воспаленными глазами. Обвел нас внимательным взглядом и в последний раз спросил тихо:

— Кто кинул чернильницу? Мы молчали.

— Идите по домам… — как-то облегченно вздохнул директор и гордо поднял голову. — Я… я горжусь вами! — И быстро вышел из класса.

Он проявил себя благородным человеком, наш директор. Настоящим российским интеллигентом. Он никого не наказал. Мы получили предметный урок чести и благородства. Не знаю уж, как он там объяснялся с попечительским советом, но Фей и Фея больше у нас не показывались. Кажется, генерал потом вообще отказался от попечительства.

У нас был дружный, хороший класс. За исключением одной поганой овцы — Ореста Слимакова [3] Слимак (укр.) — слизняк. . Это хорошо, что он простудился и не пришел в тот день в гимназию. Он бы непременно выдал бы Панька Сулиму (это Сулима кинул чернильницу). Обязательно. Непременно. Слимаков всегда на всех ябедничал классным надзирателям. И «темную» ему устраивали, и объявляли бойкот — ничего не помогало. Отец Слимакова служил в городском полицейском управлении, это у них было семейное. Когда Слимаков на третий день после случая с чернильницей пришел в гимназию и обо все узнал, его аж распирало. Востроносая лисья мордочка Слимакова кривилась от льстивой заискивающей гримасы.

— Ну, господа. Ну, что вы? Ну, скажите! Ну, кто это?.. Кто это? Кто кинул? А? Я не скажу! Честное благородное! Крест святой. Не скажу! — размашисто крестился он, перебегая от одного к другому. И волосы, всегда прилизанные, ровненько разделенные на пробор, взъерошились и падали на глаза, которые юркали как мышата.

Но мы были неумолимы. Мы хорошо знали ему цену.

Тогда, чтобы отомстить, Слимаков прибег к откровенной подлости.

Я в классе был самым маленьким и самым бедным. А раз самый бедный, значит, более всего беззащитный.

Встретив меня как-то один на один, Слимаков зло прищурился и сказал:

— Во скажу, что это ты кинул чернильницу… И тебя выгонят из гимназии с волчьим билетом. Вот скажу!

Я похолодел. Семья наша жила тяжело. Чтобы подрабатывать, отец брал работу на дом. Все надежды возлагались на мое будущее, на то, что я выучусь и, как говорил отец, «стану человеком».

Известно, если Слимаков пойдет к попечителю и скажет, ему поверят. Попечителю главное, чтобы нашелся виновный, чтобы было кого наказать. И меня выгонят. Никакой директор не сможет меня защитить.

Слимаков почуял мой страх и злорадно усмехнулся:

— То те же… Так вот, приноси завтра Шерлока Холмса, может, и не скажу.

Так начался его подлый шантаж. Я приносил ему книжки, конфеты, переводные картинки, перья, ножики и всякое другое. Но чаще всего он требовал от меня эти серии «сыщицкой» литературы, которые я был вынужден покупать для него на базаре. Мне всё труднее становилось это делать. Денег не хватало. Я уже давно не завтракал, тратя на «Сыщиков» всё, что мама давала мне на завтраки. Но этого оказалось мало. Слимаков, прочитав очередную серию, сразу же перепродавал её кому-нибудь из гимназистов. И требовал новой.